Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт


Из воспоминаний
Георгия Александровича Обрадовича
о Великой Отечественной войне

(публикация дочери, Анны Георгиевны Обрадович)

Георгий Обрадович, декабрь 1944 г.
Из архива семьи Г. А. Обрадовича
О6радович Георгий Александрович (7 июня 1915, Новороссийск — 13 ноября 1986, Ленинград) — архитектор, в годы Великой Отечественной войны старший лейтенант. Однополчанин и друг Виктора Некрасова.

В 1930 г. Георгий переехал с матерью из Новороссийска в Ленинград. Учился на рабфаке, работал наборщиком в типографии «Печатный двор», затем разнорабочим на вагоностроительном заводе им. Егорова.

В июне 1941 г. окончил Ленинградский инженерно-строительный институт, получил специальность архитектора.

Сразу после начала войны принимал участие в подготовке к эвакуации экспонатов Государственного Русского музея.

1 июля 1941 г. был мобилизован в Красную армию и направлен на трехмесячные курсы при Военно-инженерной академии им. Куйбышева. Закончил их в октябре 1941 г. как инженер-фортификатор.

Участник Сталинградской битвы, освобождения Варшавы, штурма Берлина.

В годы войны награжден медалью «За отвагу» (февраль 1943 г.), орденом Красной Звезды (март 1944 г.), орденом Отечественной войны II степени (февраль 1945 г.), орденом Александра Невского (май 1945 г.), медалями «За оборону Сталинграда», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».

Демобилизовался из армии и вернулся в Ленинград в 1947 г. С 1947 по 1977 г. работал архитектором в Ленинградском отделении института Гидропроект, откуда ушел на пенсию с должности главного архитектора проекта.

Участвовал в проектировании и строительстве многих гидроэлектростанций, из которых наиболее значительные Свирские, Нарвская, Новосибирская, Бухтарминская, Красноярская, Зейская, Колымская. Награжден медалью «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и знаком «Отличник Министерства энергетики и электрификации СССР» (29 января 1976 г.).


1. В действующую армию

Георгий Александрович Обрадович,
начало 1980-х гг.
Из архива семьи Г. А. Обрадовича
Серое, грязное утро. Переспав ночь в блиндаже дежурного штаба Сталинградского фронта, мне предстояло добраться до штаба 284-й стрелковой дивизии, в хутор Бурковский, где получить назначение на должность командира саперного взвода 284-й стрелковой дивизии. Что это за дивизия, участвует ли она в боях? Неужели придется всерьез воевать? Очевидно, учтут, что я еще неопытен и не пошлют сразу в бой, а будут учить хотя бы недолгое время.

Парусиновый с синей каймой дорожный мешок, служивший в прошлом для постельных принадлежностей во время поездок на юг, был наполнен всякой всячиной и давил на плечи. Нести было неудобно и приходилось все время его поправлять. Дорога была покрыта густой грязью, и нужно было все время выбирать твердые места, наезженные автомашинами. Местность безлюдна и даже не у кого было узнать как следует дорогу. Попутных машин не видно. Еще рано. Наверно, эта дорога и есть на Бурковский, так как она сильно наезжена. Фронтовая дорога… Что-то дома сейчас? Вспоминались дорогие черты лица, с трудом сдерживавшие слезы и старавшиеся улыбаться, в то время как рука махала платочком, украдкой вытирая слезы. И голос: «Сыночек, досвиданье». Промелькнули любимые статуи Клодта… Неужели погибнут в кольце ленинградской блокады?.. Где-то Дим Щеглов с Блументалем? Хорошо бы быть вместе с ними. Как далек теперь Ленинград! Впереди неведомое пространство, полное холода и тоски. То, что теперь предстояло, не предвещало ничего хорошего… Грязная дорога по покрытой инеем местности вела в Сталинград, откуда всегда шли машины с забинтованными людьми в грязных и рваных шинелях. Непрерывный грохот днем и зарева пожаров ночью много раз наблюдались и слышались мною. Что там происходило с тех пор как я покинул этот город, — было загадкой.

Вдали показался поселок. Темно-серые сараи и облезшие белые хаты. Здесь можно будет обогреться и отдохнуть.

Позади затарахтела машина. Окрыленный надеждой, я сделал несколько шагов вперед, сбросил мешок и устремил взор на приближающуюся машину. Но машина, рявкнув, промчалась мимо, не замедлив хода. Но ничего, уже недалеко до хаты.

Подойдя к первой хате поселка, я положил мешок на камень, поправил шинель и подошел к вышедшему старику расспросить про дорогу, как вдруг подъехала и остановилась другая машина. Шофер спрыгнул с подножки и попросил у старика воды залить радиатор. Пока старик ходил за водой, я узнал, что машина идет до Бурковского. Шофер неохотно разрешил доехать, и я с радостью взвалил свой мешок и влез сам в кузов.

Через несколько минут я уже мчался вперед на машине. Замелькали обнаженные деревья леса, зашипела под колесами грязь. Холодный ветер пронизывал насквозь. После нескольких изгибов и поворотов показался хутор Бурковский. Машина подъехала и остановилась у одного из домов.

Я слез и, расспросив, где отдел кадров дивизии, пошел дальше. Пройдя немного, зашел в одну избу оставить вещи и попросить приготовить поесть. Хозяйка, ни слова не говоря, принялась чистить картошку, а я, свободный от ноши, пошел устраивать свои дела.

В селе было много военных. Они здесь, видно, постоянно жили и чувствовали себя неплохо. В саду стояли машины и шофера возились и разговаривали между собой около них. Я решил, что мои предположения оправдались, — дивизия в бою не участвует.

Узнав, где отдел кадров, я вошел в просторную избу с широким крыльцом и представился сидевшему там капитану. Мне задали несколько вопросов и через несколько минут вручили направление в 1045-й стрелковый полк. На мой вопрос, где этот полк, коротко ответили: «На том берегу».

У меня все похолодело внутри, но я не подал виду и, подумав немного, спросил, как туда добраться.

Дорога вилась лесом, в зыбких местах была устлана жердями, и указатели направляли к переправе 62-й армии. Я отправился в путь, немного перекусив и не дожидаясь попутных машин. Хотелось скорей добраться до места и знать, что меня ожидает.

Тяжелый мешок мешал свободно дышать. Идти было трудно по зыбким пескам, и вскоре пот покрыл все тело и выступил на лице. Я решил, что настало время разделаться с вещами, и стал перебирать в памяти содержание мешка. Первой была брошена фляга с растительным маслом. Вынув одеколон, я вспомнил, что его можно пить вместо водки, выпил глоток и выбросил в лес. Постепенно стали сгущаться сумерки.

Помчались вереницей машины с различными грузами и людьми. Я попробовал было остановить некоторые из них, но безрезультатно. Долго я шел еще, спотыкаясь в темноте о торчащие жерди, и вышел к развилке дорог. Здесь образовалась пробка из автомашин, т. к. это место обстреливалось тяжелыми снарядами немцев и одна машина была разбита. Машину стаскивали с дороги несколько десятков бойцов. Стоял гул голосов и рев сигналов машин. Пройдя еще с километр, я пришел к переправе.

На переправе скопилось много военных машин. Все ждали возвращения баржи с буксиром с того берега. Укрыться было негде, т. к. блиндаж начальника переправы был битком набит людьми. Других построек на переправе не имелось. Становилось холодно. Бойцы ежились и стучали ногами. Я тоже замерз, т. к. белье было мокро от пота и сильно холодило. Мне разрешили сесть в кабину одной машины. В ней я немного согрелся и задремал.

Часа через два вернулся паром и все на переправе пришло в движение. Командиры стали подавать команды, строить и поверять бойцов. Спустили трапы, к которым устремились все. Какой-то командир со шпалами сдерживал со своими помощниками нахлынувших, пока на трапах не установился порядок и бойцы не были построены по подразделениям. Каждый командир должен был доложить о числе переправлявшихся его бойцов, после чего строй пропускался по трапу.

Я втиснулся в одну колонну и вместе с ней взобрался на баржу. Пройдя на переднюю часть баржи, я сел на якорь и стал всматриваться в сторону противоположного берега. Там мерцали какие-то догорающие пожарища и время от времени вспыхивали искры трассирующих пуль, и лишь несколько мгновений спустя доносился треск выстрелов. Изредка ухали разрывы снарядов. Вспыхивали и, мерцая, гасли ракеты. Эхо звонко разносилось в пространстве. Дул холодный ветер, вода тихо плескалась о борт. Бойцы, густо севшие около меня, съежились и притихли. Наконец вода зашелестела, буксир отчалил и потянул нашу баржу. Стало жутко и вместе с тем легко.

Казалось, мы очень медленно двигались вперед. Мои соседи-бойцы задремали, облокотившись друг о друга. Вдруг вдали раздался треск пулемета и пули просвистели над нашими головами. Все всполошились и легли на пол. Опять раздался треск и свист пуль. Я тоже прижался к полу, укрывшись за якорь. В это время послышался крик из воды. Один боец, оступившись, упал за борт. Остановили буксир и стали бросать упавшему веревки, но течение быстро уносило его от нас. В это время с того берега шел встречный буксир. Ему дали сигнал, и боец был подобран.

Приближались крутые берега Сталинграда. Сквозь темноту с трудом можно было разглядеть их очертания. Наконец мы причалили.

На берегу оказался сержант — писарь полка, который был прислан встречать пополнение. Он проверил количество прибывших и повел нас в полк. Я с трудом поспевал за проворным сержантом, легко взбиравшимся в темноте по крутым тропинкам оврага, туда, где размещался штаб полка.

Сержант показал мне блиндаж начальника штаба. Я доложил о своем прибытии. Встретили меня приветливо. Начальник штаба и его помощник заинтересовались моей специальностью и пожелали успеха в дальнейшем. Затем меня направили к командиру полка.

Командир полка, как и начальник штаба, занимал тесный и низкий блиндаж, сидел с замполитом при свете керосиновой лампы, сделанной из гильзы артиллерийского снаряда примитивным способом. Вопреки моим ожиданиям, встретил меня просто, расспросил о прежней работе. Узнав, что я не знаком с минно-подрывным делом, сказал, что я смогу быстро его освоить, если постараюсь. Я обещал, что приложу все усилия и быстро освою.

Меня провели к моим саперам. Они жили в тесной землянке, сделанной наскоро, с нарами в два яруса по обеим стенкам, так что в блиндаже оставался лишь узкий проход и место для печки, сделанной из ведра. В эту ночь задания не было, и они уже спали. Я не стал их будить. Лампа продолжала догорать, печка погасла, но холодно не было. Саперы спали, не раздеваясь и не разуваясь. Лица молодые, здоровые, закопченные. Я лег на нары рядом с одним из саперов. Завтра я должен ими командовать и выполнять боевые задания.

Немного полежав, я уснул.

Тюрингия, 2.12.1945.

2. Начало пути


Еще не были закончены работы по строительству оборонительного рубежа западнее Волоколамска и еще продолжались частные сражения с разгромленным под Москвой противником, как нашу часть волжским пароходом переправили в Сталинград.

Город жил мирной жизнью. Работали магазины, театры, кино. Обилие зелени и летняя солнечная погода способствовали отрешению от событий войны.

Я и мои товарищи, познакомившись с местными девушками, побывали в драматическом театре на пьесе «Коварство и любовь».

На другой день утром мы в кузовах автомашин были доставлены на реку Дон южнее города Калач. Я был изумлен красотой и уютом этого благодатного края.

Нам предстояло восстановить и реконструировать размытый паводком кем-то построенный рубеж на левом берегу Дона.

Получив свой батрайон против хутора Пятизбянского, я приступил к работе вместе с техником-топографом, который фиксировал на плане результаты рекогносцировки. По окончании работы вечером в этот день я переплыл Дон, преодолев стремительное течение у фарватера. Мое обмундирование товарищи переправили в лодке на правый берег, где все мы собрались «подзаправиться» и переночевать. Темная ночь с яркими звездами, запахом благовонных трав, стрекотаньем бесчисленных кузнечиков и ночлег на вольном воздухе среди безмятежной тишины не предвещали никаких тревог.

В один из дней я был вызван к командиру части и получил задание, связанное с созданием оборонительного рубежа у границ города Сталинграда. Мне был выделен участок Гумрак — Таловый протяженностью около 2 километров.

Едва я произвел разбивку фасов противотанкового рва и эскарпов на этом участке рубежа, как прибыли команды сталинградских рабочих, которые под руководством заводских организаторов приступили к земляным работам.

По окончании своей работы я вернулся на Дон, но своей части там не нашел. Рубеж уже был занят войсками. На противоположном берегу Дона были немцы. При мне наша артиллерия открыла огонь по появившемуся на берегу немецкому танку. Местные жители, у которых я останавливался, с тревогой ожидали вторжения немцев и закопали в землю все, что можно было укрыть.

Своих товарищей по части я нашел на новом рубеже, который строился по речке Червленой между Доном и Сталинградом. Работы здесь были прекращены с началом немецкого наступления. Мы были отозваны в Сталинград и по пути к месту новой дислокации стали очевидцами первого массированного налета немецкой авиации на город 23 августа 1942 года.

С высот, окаймлявших город с запада, в сумерках наступившего вечера внезапно открылась панорама горящего города. Языки пламени, рассыпая искры и образуя тучи дыма, пожирали свои жертвы. Перекрытия с грохотом рушились. Нестерпимо назойливо и тревожно стрекотали кузнечики на просторах степей, оставшихся позади…

Город горел и рушился на всем его многокилометровом протяжении вдоль Волги. Каждое утро в 9.00 начиналась бомбежка. Начавшиеся уличные бои усугубляли хаос разрушений и пожаров. Дым от горящих бензохранилищ временами застилал весь город.

Наша часть продолжала работы по укреплению волжских берегов и острова Сарпинского.

Первого декабря я был командирован в распоряжение штаба Сталинградского фронта, откуда был направлен в штаб 284 стрелковой дивизии, командиром которой был генерал-майор Батюк. Здесь я получил назначение на должность командира саперного взвода 1045 стрелкового полка.

На другой день с наступлением темноты я опять переправился через Волгу в грохочущий и пылающий город, где принял взвод. Мой предшественник с семью саперами пропал без вести. Взвод был неполного состава и имел всего 15 человек.

С этого момента боевые задания следовали одно за другим и ночью, и днем.

В полосе полка, на высоте 102.0 (Мамаев курган), мы ставили и снимали проволочные заграждения и мины перед передним краем обороны; однажды рыли траншею, соединяющую нашу оборону с передним краем противника, ведя гранатный бой, в котором приняла участие и пехота; ходили с пехотой в атаку. В одну из ночей производили разведку рубежа противника и добыли ручной пулемет, оставленный немецким пулеметчиком, в ужасе бежавшим от зацепившей его в темноте ночи нашей саперной «кошки». Около двух недель работали по «инженерному обеспечению» гарнизона, захватившего на рубеже обороны противника приспособленный к обороне танк. С этим заданием связаны наиболее тяжелые воспоминания, т. к. оторванный от нашей линии обороны гарнизон подвергался непрерывным атакам немцев и порой был обречен на гибель. Там погибло немало молодых патриотов. Особенно дорого мне воспоминание о начальнике этого гарнизона — старшем лейтенанте Юрине, героически спасшем однажды свой гарнизон и убитом на другой день снайпером.

Мои саперы, закаленные сибиряки, безукоризненно выполняли все задания, но их число, несмотря на присылаемые пополнения, уменьшалось. С восхищением и благодарностью я вспоминаю своего помощника и друга, старшину взвода старшего сержанта Чистякова В. А., в трудные минуты участвовавшего со мной в выполнении боевых заданий.

Начавшееся контрнаступление наших войск в конце января привело к расчленению вражеской группировки на две части. Наступавшие с запада наши войска соединились с частями нашей дивизии на Мамаевом кургане.

Последнее боевое задание взвода заключалось в прорывании проходов в проволочном заграждении немцев в ходе начавшегося наступления. Проход нам удалось сделать, бросая противотанковые гранаты из-за укрытия. Наши успехи были развиты появившимся танком, смявшим все заграждения и проутюжившим весь передний край.

В этот же день немцы южной группировки прекратили сопротивление по всему фронту.

Открывшийся рубеж позволил мне проникнуть в центр города, где я случайно оказался очевидцем пленения генерал-фельдмаршала Паулюса и всего его штаба. Пленные стояли у разбитого универмага под охраной наших автоматчиков, одетых, как и все мы, в белые маскхалаты.

Когда пленных повели в сторону Волги, я зашел в опустевший подвал и обнаружил там три планшета аэрофотосъемки города Сталинграда. Планшеты, как исторический документ, я отдал полковому инженеру для передачи командованию.

После капитуляции южной группировки наш полк, соблюдая маскировку, ночью прибыл к исходному рубежу для атаки северной группировки. Я и двое моих саперов были посажены на танки на случай обнаружения мин. Начавшаяся с обоих берегов Волги артподготовка убедила немцев в бесплодности сопротивления. Снаряды, рвавшиеся среди кирпичных корпусов завода, сделали воздух красным.

Не дожидаясь решения своего командования, немцы оврагами просачивались к нам и сдавались в плен. К полудню вся северная группировка капитулировала.

Колонны немецких войск под командованием их офицеров, оставив оружие, строем шли в плен, и казалось, нет им конца.

В ясный морозный день 2 февраля 1943 года закончилась страшная битва, вошедшая в историю Великой Отечественной войны.

Наши части около месяца были на отдыхе на левом берегу Волги, затем мы вновь вернулись на место боев для уборки и захоронения бесчисленных трупов. По окончании работ мне удалось сделать обмер блиндажей штаба нашего полка в откосе берега Волги, где располагались и наши саперы. Этот обмер на листке блокнота вместе со схемой обороны на Мамаевом кургане мне удалось сохранить в течение всей войны.

Верховное командование высоко оценило подвиг частей и соединений, отстоявших город, присвоив им гвардейское звание. В их число вошла вся наша 62 армия, ставшая 8 Гвардейской, наша 284 дивизия, ставшая 79 Гвардейской, и наш полк, ставший 220 Гвардейским. Имя знаменщика нашего полка, Николая Масалова, запечатленного в скульптуре Вучетичем, известно всему миру и стало символом гуманности и справедливого возмездия. Многие участники Сталинградской битвы были удостоены правительственных наград и призваны вступить в партию Ленина.

Впереди ждали новые бои по освобождению Родины от вражеских полчищ, и страна с надеждой ждала их исхода.

Сталинград — Донбасс — Днепрогэс — Кривой Рог — Одесса — Ковель — Люблин — Варшава — Познань — Берлин — таков путь славных побед нашей 62-й — 8-й Гвардейской армии, с которой мне посчастливилось пройти весь этот боевой путь.

Обрадович Г. А.  1967 г.

3. Текст, написанный для неизвестного издания

Уважаемый редактор!

Рад был получить Ваше письмо и приложение поздравления с праздником, подписанное руководством нашего славного соединения!

С удовольствием выполняю Вашу просьбу.

Сапером я стал по велению Родины в годы войны. Этому способствовала полученная мною специальность инженера-архитектора.

Я не могу сказать, что я был увлечен специальностью сапера, но полученные в институте знания позволили мне свободно ориентироваться при всех обстоятельствах и успешно выполнять все необходимое в годы войны.

Кроме знания специальности, каждый воин должен беспредельно любить свою Родину и всего себя ей посвятить, невзирая на какие-либо опасности и лишения.

На войне с непривычки очень трудно и страшно. Стремительные лавины танков, бомбовые удары вражеской авиации, пулеметные очереди, атаки вражеской пехоты — все это вызывает на первых порах ужас и даже панику у слабовольных, необстрелянных воинов. Но сознание ответственности не только за себя, но и за вверенных подчиненных подавляло у меня страх. Защитники Сталинграда, испытавшие на себе все вышеперечисленное, нашли в себе силы противостоять превосходящим силам противника и выстоять в беспримерной битве.

В последующих боях на просторах нашей Родины и за ее пределами уже ничто не вызывало ужаса, а вызывало сознание необходимости проявления приобретенных навыков и мастерства.

Люди, поддававшиеся слабоволию, трусости, как правило, погибали или попадали в руки жестоких врагов.

Кроме сказанного выше, воину необходимы моральная чистота, честность по отношению к своим соратникам, способность к взаимной выручке. Люди в бою легко распознаются. Подлость, грубость, высокомерие не способствуют успеху дела, а вызывают противодействие в той или иной форме.

В этом отношении поучителен пример нашего саперного батальона в годы войны. Отношения, сложившиеся между солдатами и офицерами, способствовали созданию сплоченного коллектива. Ни один из военнослужащих ни раньше, ни теперь ничего не могут сказать плохого о батальоне. Наоборот, нас спаивают братское тепло и дружба. У нас не было ни окриков, ни оскорблений, ни унижений никого ни с чьей стороны. Этому способствовал «отец» нашего батальона — зам. по политчасти гвардии майор Абид. Он был строгим, требовательным, но справедливым и заботливым офицером, и все не только его уважали, но и старались ему подражать. Он погиб в предпоследний день штурма Берлина, но моральный климат в батальоне продолжал оставаться как при Абиде. Таким я оставил наш родной славный батальон. Командир батальона — гвардии майор Петров — долго был в госпитале, и я исполнял его обязанности, будучи начальником штаба в течение восьми месяцев. Мне было это очень легко благодаря тактичному отношению старшего по званию опытного товарища.

Благодаря внимательному отношению офицеров к сержантам и солдатам многие из вторых и третьих выросли и стали офицерами. Так, например, рядовой Митясов в конце войны был ранен, будучи уже начальником штаба батальона. До этого он прошел все ступени служебной лестницы. Выросли до командиров взводов рядовые Соловьев, Розенфельд, Макаревич, Тарасов, Кукурузов, Петроченко, Прокоданов и др. Такой рост личного состава имел место благодаря тому, что солдаты могли воспринимать не только профессиональный опыт, но и морально-этический облик офицеров.


* * *

Я — уроженец города Новороссийска. С 1930 года живу в Ленинграде, где 3,5 года работал наборщиком в типографии «Печатный Двор», затем окончил рабфак при ЛГУ и в 1941 году Ленинградский инженерно-строительный институт. По окончании института сразу же был призван в армию и послан на трехмесячные курсы мл. лейтенантов в Военно-инженерную академию им. Куйбышева в Москве. После окончания год был на рекогносцировке и строительстве оборонительных рубежей. Во время Сталинградского сражения переведен в наше соединение, где стал командиром саперного взвода. За участие в боях за Сталинград награжден медалями «За отвагу» и «За оборону Сталинграда». Во время боев на Северном Донце был переведен в наш саперный батальон, в котором служил до конца войны. Тогда же вступил кандидатом в члены ВКП(б). В течение полутора лет был прикомандирован к корпусному инженеру, которого часто замещал. На Северном Донце был контужен во время боев за Голую Долину. За участие в форсировании Днепра награжден орденом Красной Звезды. После освобождения Варшавы вернулся в батальон, заняв должность начальника штаба, и был принят в члены ВКП(б). За участие в боях на подступах к Берлину и в штурме Берлина награжден орденами Отечественной войны II степени и Александра Невского, а также медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». Демобилизовался из армии в марте 1947 года, передав должность начальника КЭО в соединении Глебова.

По возвращении в Ленинград поступил на работу в Ленинградское отделение института Гидропроект, из которого через 30 лет ушел на пенсию с должности главного архитектора проекта. Участвовал в проектировании и строительстве многих гидроэлектростанций, из которых наиболее значительные Свирские, Нарвская, Новосибирская, Бухтарминская, Красноярская, Зейская, Колымская. Награжден медалью «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и знаком «Отличник Министерства энергетики и электрификации СССР». Ветеран труда.

Общественную работу дольше всего выполнял в качестве пропагандиста отделов и участвовал в военно-патриотической работе института. В данное время — зам. секретаря [парторганизации] микрорайона и секретарь [парторганизации] участка ЖЭУ. В последнее время ветераны нашего соединения выбрали меня председателем бюро.

Жена моя пережила блокаду Ленинграда, окончила институт связи им. Бонч-Бруевича и успешно работала до пенсии в институте Морфизприбор. Вырастили двух дочерей и сына, образцово выполняющих свои служебные и общественные обязанности. Сын служил срочную службу в соединении им. Дзержинского и награжден знаками I и II степени «За отличие в службе».

4. VERBA VOLANT, SCRIPTA MANENT
(Слова улетают, написанное остается)

Минувшее проходит предо мною —    
Давно ль оно неслось событий полно,
Волнуяся, как море-окиян?                 

Пушкин


Заканчивая Ленинградский инженерно-строительный институт в июне 1941 года, я никак не ожидал, что мне придется одеть шинель и участвовать в величайшей из войн, бывших в истории человечества.

В течение двух недель со дня защиты диплома до получения призыва в армию я участвовал в эвакуации экспозиции Русского музея в порядке общественной работы, по просьбе дирекции музея. Мы с группой товарищей по институту укрыли в подвале музея всю скульптуру, спуская ее на салазках по мраморной лестнице, и помогли скатывать картины в рулоны для отправки их в Сибирь, за что имею памятный подарок от дирекции.

10 июля 1941 года я с колонной окончивших институты нашего района был отправлен в Москву, где на Комсомольской площади нас разделили на две группы. Одна была направлена в Академию им. Сталина (танковую), другая, в которую попал и я с моими товарищами по институту, направлена в Академию им. Куйбышева (инженерную). В летнем лагере Нахабино этой академии нас три месяца преобразовывали в саперов по специальности маскировщиков. Это было время напряженных боев за Москву.

16 октября нас переправили в Москву, в здание академии, где мы ожидали приказа о присвоении звания и оформления документов. В одну из ночей нас подняли по тревоге и повезли на спецзадание. В течение этой ночи наша группа заминировала мост около Кремля.

После получения документов я отправился по предписаниям сначала в Вологду, потом в Рязань, потом в Волоколамск, где выполнял рекогносцировочные работы по строительству оборонительных рубежей. Наиболее значительной работа этого рода была у меня в Московской зоне обороны на участке рубежа Новинки — Назарьево, проходившего по реке Колпяне западнее Волоколамска. После окончания рекогносцировки меня назначили военпредом, и под моим руководством строился этот участок рубежа двумя специальными батальонами. За эту работу я получил благодарность от начальника УР-55 — полковника Худенко.

Еще до окончания этой работы меня вместе с моими товарищами по 23-й УВПС отправили пароходом по Волге в Сталинград, куда мы прибыли в июне 1942  года. Сталинград в это время был цветущим городом. В первый же вечер мы, познакомившись с местными девушками, посетили драматический театр, посмотрев пьесу «Коварство и любовь».

На следующее утро нас повезли на берег Дона, где нужно было восстановить размытый паводком ранее построенный рубеж. Нам была непонятна необходимость этих работ на местности, столь удаленной от боевых действий. Здесь было царство мирной тишины и живописных просторов. Я с упоением выкупался в реке и, преодолев стремительное течение у фарватера, перебрался на противоположный берег. Мои товарищи последовали на лодке за мной и перевезли мое обмундирование. Там местные жители угощали нас ряженкой и сметаной. Ароматный воздух, яркие звезды и стрекотание кузнечиков — все это способствовало крепкому сну на лоне природы. Утром мы вернулись на рубеж и приступили к работам. На своем участке (напротив хутора Пятизбянского южнее гор. Калач) мне пришлось произвести некоторую реконструкцию ранее выполненного рубежа с целью фронтальную систему огня дополнить фланговой, увязанной с проволочными заграждениями.

Через несколько дней я был вызван в штаб и получил предписание срочно выехать в Сталинград, где получил задание рекогносцировать участок рубежа (городского обвода) от ж. д. станции Гумрак до остатков ранее существовавшего поселка Таловый. Со мной были техник-топограф и боец. В течение дня мы наметили огневую систему и противотанковые препятствия (ров).

В конце дня к нам на местность прибыла колонна рабочих одного из заводов под руководством их руководителей. Им я передал черновые наброски нашей работы и по распоряжению штаба направился на Дон, но своих товарищей там не нашел. Мои вещи хозяйка дома, у которой я останавливался, закопала в землю. На противоположном берегу уже были немцы. При мне наша артиллерия, занявшая рубеж, открыла огонь по появившемуся на противоположном берегу немецкому танку.

Своих товарищей я нашел на речке Червленой, где должен был быть построен промежуточный рубеж. Там мы работали всего лишь несколько дней. 23 августа началось наступление немцев. Их юнкерсы непрерывным потоком тянулись над нашими головами к Сталинграду. Нам был дан приказ возвращаться в город.

К вечеру мы подошли к берегу, возвышавшемуся над поймой реки Волги. Растянувшийся внизу по берегу на десятки километров город был весь охвачен пламенем. Перекрытия с грохотом рушились, клубы дыма обволакивали пойму реки. Контрастом этому ужасному зрелищу было мирное стрекотание кузнечиков.

Бомбежки методично повторялись каждое утро ровно в 9 часов и продолжали варварское истребление города. Вскоре начались бои на подступах к городу и в самом городе.

Первое время мы продолжали работы по созданию рубежей, но потом я был переведен в распоряжение штаба Сталинградского фронта. Переночевав в блиндаже дежурного по штабу, я утром получил направление в штаб нашей дивизии в хутор Бурковский. Там я получил направление в свой полк, в который, не дожидаясь попутных машин (машины ходили только после наступления темноты), пошел пешком.

На берегу Волги я дождался первого же парома на переправе 62-й армии. Буксир потянул в темноту наполненную войсками баржу в сторону затихшего после дневных боев догорающего города.

Нас встретил сержант нашего полка и повел меня в блиндаж, где находились командир полка капитан Михайлов и комиссар майор Потанин. После короткой беседы меня проводили в ветхий блиндаж, где богатырским сном спали бойцы саперного взвода, которым я должен был командовать. В эту ночь взвод был на месте, т. к. днем выполнял задание на КП полка.

Утром старшина взвода ввел меня в курс дел, и с этого дня задания следовали и ночью, и днем как перед переднем краем обороны полка, так и на КП. Полк занимал оборону по склону Мамаева кургана — важного опорного пункта на рубеже противника, с высоты этого пункта просматривалась местность во все стороны на много километров.

Выполнение заданий требовало максимального напряжения не только ввиду общей тревожной обстановки в условиях постоянной угрозы со стороны немцев сбросить нас в Волгу, но и в связи с тактикой активной обороны нашего командования, требовавшей постоянных смелых действий, сковывавших действия противника. Я счастлив, что имел дело с отважными, закаленными и сильными сибиряками, которых не нужно было чему-нибудь учить или убеждать. Они меня понимали с полуслова и все выполняли безукоризненно. К сожалению, ряды наши редели, и к концу битвы на Волге нас оставалось только трое из пятнадцати мною принятых и прибывших позже в пополнение. Горячо благодарен за дружескую помощь мне нашего спокойного, смелого, умного, знающего свое дело и честного старшины взвода — старшего сержанта Чистякова Владимира Александровича, с которым, к сожалению, я потерял связь.

Нам приходилось участвовать в атаках, рыть ход сообщения от нашей обороны к рубежу противника, отвечая метанием гранат на его противодействия. В этом принимала участие наша пехота. В одну из ночей нам пришлось проверять на минирование занятую немцами траншею, т. к., по данным нашей полковой разведки, немцы ее оставили и заминировали. В результате мы подцепили «кошкой» немца. Он в страхе, не ожидая ничего подобного среди ночи, вырвался и убежал, оставив нам в добычу ручной пулемет.

В атаках, в которых нам пришлось участвовать, наши войска несли большие потери, т. к. наша артиллерия не уничтожала проволочные заграждения на рубеже немцев, которые близко нас подпускали к своему рубежу и косили кинжальным огнем. По странным техническим соображениям артиллерия стреляла только по «бакам» — водовзводным сооружениям системы городского водоснабжения, находившимся на вершине Мамаева кургана, считая, что силы немцев заключены в этих «баках».

Наиболее тяжелые воспоминания вызывают события, связанные с танком, приспособленным немцами к круговой обороне в глубине их переднего края. Этот танк, обнаруженный разведчиками, был в донесении полка указан как занятый нами. После того как поверяющими это было опровергнуто, свыше было приказано этот танк захватить. Для этого было создано восемь штурмовых групп из числа оставшихся в полку стрелков и спецподразделений. Только седьмая группа смогла танк захватить, остальные были немцами уничтожены. Этот танк, находившийся в 140 м от нашей обороны, нужно было удерживать силами 10-15 бойцов под командованием офицера в отрыве от своих.

Нашему взводу было приказано обеспечить укрытие от непогоды обороняющих танк. Туда можно было проникнуть только ночью, т. к. путь к танку находился под постоянным наблюдением немцев и простреливался пулеметным огнем. Пробравшись к танку, мы рыли землю под ним между его гусеницами, с трудом откалывая по куску мерзлую глину. Работать приходилось по одному. В каждую следующую ночь приходилось ломом выдалбливать из образовавшегося углубления закоченевшие трупы.

В течение дня гарнизон танка отбивал непрерывные атаки немцев. Были случаи, когда танк опять переходил в руки немцев, и его опять отбивали.

В одну из ночей нам было приказано опоясать танк спиралью Бруно со стороны немцев. Мне придали саперов из армейского саперного батальона, которых я разделил на две группы. Начали тянуть спираль от самой удаленной точки, приближенной к немецкому переднему краю, и по сторонам от танка к нашей обороне. В это время один из саперов подорвался на немецкой мине и стал громко кричать. Мы со старшиной в рост подбежали к раненому и на руках вынесли его к переднему краю. Немцы, всполошенные взрывом и криком, стали освещать всю прилегающую местность ракетами. Через некоторое время был открыт сильный минометный огонь, от которого были убиты и ранены все находившиеся у танка. Раненые со стонами расползались по снегу, прося о помощи. Я отпустил армейских саперов и вместе со старшиной стал выносить раненых. В туманную ночь путь к танку можно было найти по черневшим трупам погибших на пути к нему.

Из погибших защитников танка мне особенно запомнился старший лейтенант Юрин. Он всегда приветливо встречал нас и делился впечатлениями прошедшего дня. В один из дней он отбивал 12 атак. Во время последней атаки у них окончились боеприпасы. Даже из ракетницы были израсходованы все патроны. Тогда Юрин взобрался на башню танка и, держа в руках артиллерийский снаряд из числа имевшихся в танке, стал грозить немцам, что будет в них этим стрелять (замка от орудия танка там не было). Немцы, видимо, решили, что им угрожает взрыв танка вместе со снарядами, отошли к своей линии и больше в этот день не атаковали. Этот невероятный случай мне наперебой рассказывали бойцы — защитники танка. На следующую ночь я обнаружил у танка замерзший труп Юрина. Он был подстрелен снайпером.

Когда на Мамаевом кургане замкнулось окружение немцев, разделенных на южную и северную группы, туда отправился комиссар полка майор Потанин с двумя автоматчиками и подорвался там на немецкой прыгающей мине. Для нас это было полнейшей неожиданностью, т. к. никто из нас не предполагал, что то место, где мы постоянно бывали, заминировано. После обследования нами снято было еще 11 мин.

Последнее задание в Сталинграде мы выполняли на рубеже против южной группировки немцев. Нам было приказано снять проволочный забор перед наступлением нашего полка в дневное время. Под прикрытием валявшегося сельскохозяйственного орудия мы бросали противотанковые гранаты. В результате наших усилий было проделано отверстие между двумя колами. На наше счастье, появившийся откуда-то наш танк в один заход смял весь забор.

На штурм северной группировки наш полк был направлен скрытно ночью под откосами крутого берега. На исходном рубеже нас посадили на танки. В результате начавшейся артподготовки воздух на рубеже немцев стал красным от кирпичной пыли разрушаемых заводских корпусов. Бой был непродолжительным. Немцы до официальной капитуляции оврагами просачивались к нам и сдавались в плен. Потом они уже шли колоннами под командованием своих офицеров, и не было конца им, закутанным в одеяла, обутым кто во что горазд.

Мне случайно пришлось быть очевидцем капитуляции фельдмаршала Паулюса и его штаба. Это было после того как открылся рубеж южной группировки. Меня интересовало состояние городского центра после окончания боев. На пути к вокзалу я задержался, увидев толпу, окружившую универмаг. Когда пленных повели, я зашел в помещение, где был штаб фельдмаршала. Оно представляло собой небольшую комнату с подпертым деревянными столбами перекрытием, в которой стояли пианино, большой стол и несколько стульев. На столе были свернуты рулонами три планшета аэрофотосъемки, которые давали ясное представление о городе во всех его деталях, тогда как наш полк пользовался планом города с белыми пятнами заводских территорий.

После окончания боев нас отправили на правый берег Волги, где мы отдыхали около месяца, после чего занялись уборкой трупов на территории в полосе нашего полка. Мною выполнен обмер штолен, в которых располагался наш штаб. Этот обмер, как и схему обороны на Мамаевом кургане, я сохранил до сих пор.

Пришло время расставаться с разрушенным городом. После 40-километрового перехода по заснеженной степи в сторону ж. д. станции мы переночевали на снегу при температуре воздуха около 20 градусов мороза. Защитой от холода служили сено с возов и брезенты, покрывавшие нас снизу и сверху. Кроме того, около нас всю ночь поддерживался огонь костра, топившегося противотанковыми минами ЯМ-5. После очередного перехода мы достигли станции и погрузились в «телячьи» вагоны. Поезд повез нас к городу Купянск, где нас ожидали дальнейшие испытания и гвардейская слава.

В огне боев закалилось мужество и выросло мастерство сталинградцев. Но понадобился еще ряд испытаний, в том числе Голая Долина, где пришлось наряду с большими потерями личного состава потерять и комдива, чтобы в дальнейшем ходе войны полк смог обрести необходимое мастерство и достойное руководство в лице командира полка Шейкина, обеспечившего триумфальное завершение боевых действий в Берлине.

Гвардии ст. лейтенант запаса Обрадович

[Черновик:

…После месячного отдыха, захоронения погибших наш полк по железной дороге был передислоцирован в гор. Купянск, освобожденный к этому времени нашими войсками. Здесь впервые наши воины привинтили к гимнастеркам гвардейские значки. Меня из полка перевели в дивизионный 88-й отдельный гвардейский саперный батальон, с которым я прошел весь путь до Берлина. На этом пути были плацдармы («малые земли») на Северном Донце, где мой полк понес очень большие потери, на Днепре, на Днестре, на Висле и Одере, освобождены города Запорожье, Одесса, Варшава, взят Берлин. На этом пути саперы батальона ставили и снимали тысячи мин под огнем противника, действуя с передовыми наступающими частями, строили КП и НП, дороги, мосты и пр. За участие в этих боях я был награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны II ст. и Александра Невского, а также медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». С 1944 года я член КПСС.

Незабываемы эти годы, как незабываемы и люди, к которым я испытываю братские чувства, т. к. с ними пережито то, что не укладывается в фразы. Особенно дороги мне мой друг по полку гвардии старший сержант Чистяков В. А. и гвардии майор Абид — замполит саперного батальона, погибший в бою за Берлин в предпоследний день войны. К концу войны я был начальником штаба саперного батальона и расстался с батальоном и дивизией в Германии в том месте, где они несут службу и теперь.

В августе 1945 года я был переведен в 27 (21) гвардейскую дивизию на должность нач. КЭО [Квартирно-эксплуатационный отдел] дивизии и в марте 1947 года демобилизовался.

По возвращении в Ленинград я поступил в Ленинградское отделение института «Гидропроект», в котором проработал до марта 1976 года в должности архитектора — старшего архитектора — руководителя группы — главного архитектора проекта, участвуя в проектировании и строительстве многих гидроэлектростанций на территории Советского Союза: Верхне-Свирской и Нарвской (Ленинградская обл.), Маткожненской, Ондской, Пальеозерской, Кондопожской (Карельская АССР), Нивской и Княжегубской (Мурманская обл.), Новосибирской (Новосибирская обл.), Усть-Каменогорской и Бухтарминской (Восточный Казахстан), Зейской (Амурская обл.), Красноярской (Красноярский край), Колымской (Магаданская обл.). За участие в этих работах награжден медалью «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и знаком «Отличник Министерства энергетики и электрификации СССР». Перед выходом на пенсию награжден медалью «Ветеран труда» и получил денежную премию.

В настоящее время веду общественную работу по месту жительства заместителем секретаря парторганизации. Два года тому назад меня избрали председателем бюро ленинградской группы ветеранов нашей славной четырежды орденоносной 79 Гвардейской дивизии; имею общение со многими нашими ветеранами за пределами Ленинграда.

Вот краткое мое жизнеописание.

Буду рад, если изложенное мною Вам как-либо будет необходимо.

С дружеским приветом
                                    Г. Обрадович]

5. Фронтовому другу


                                                 Привет, мой друг! Тебя как брат,
                                                 Увидев вновь, обнять я рад!
                                                 Прошли мы долгие пути,
                                                 Следов уж их и не найти…
                                                 Ты помнишь битв кромешный ад
                                                 За осажденный Сталинград,
                                                 Как каждый их смертельный шквал
                                                 Нас сбросить в Волгу угрожал,
                                                 Зловещих юнкерсов удары
                                                 И негасимые пожары,
                                                 Но немцы воле вопреки
                                                 Не прорвались все ж до реки!
                                                 Как гас пыл вражеских угроз,
                                                 Как меркли дни, крепчал мороз,
                                                 Как долго волжская вода
                                                 Не покрывалась коркой льда
                                                 И от большой земли порой
                                                 К нам преграждался путь шугой,
                                                 Но все ж настал желанный срок
                                                 И принял лед машин поток,
                                                 И наши славные войска
                                                 Связала с тылом вновь река…
                                                 Ты помнишь волжские просторы,
                                                 В откосах берега те норы,
                                                 Где кратким был тревожный сон,
                                                 Коль был для нас возможен он.
                                                 Артиллерийской гильзы свет
                                                 И старшины там ждал привет.
                                                 Всплывают в памяти моей
                                                 Картины сумрачных ночей:
                                                 Морозной зимнею порой
                                                 Все скрылось белой пеленой,
                                                 Мамаев призрачный курган
                                                 Таил притихший вражий стан,
                                                 И с гулким эхом здесь и там
                                                 Снаряды рвались по ночам,
                                                 Мерцанье гаснувших ракет
                                                 И пуль трассирующих след
                                                 От беспокойного врага
                                                 Вдруг озаряли берега.
                                                 Ты помнишь наш саперный взвод,
                                                 Он в дни боев и непогод,
                                                 Презрев усталость, смерть и страх,
                                                 Всегда в передних был рядах!
                                                 Не раз саперам воздала
                                                 Пехота честь за их дела,
                                                 И знал в саперах также толк
                                                 Боями истощенный полк.
                                                 И день, и ночь нас каждый раз
                                                 Ждал новый боевой приказ:
                                                 Пехоту надобно укрыть,
                                                 Прикрыть, порой учить,
                                                 В ночную пору сон хранить,
                                                 В атаки миг препроводить,
                                                 И быстро таял от забот
                                                 Наш полковой саперный взвод.
                                                 Разведку взвод по мере сил
                                                 Перед полком производил,
                                                 Под носом немцев мы спирали
                                                 Под кровом ночи тихо клали
                                                 И мины ставили мы там,
                                                 Где нужно путь закрыть врагам.


* * *

                                                 Однажды был нам дан приказ
                                                 Узнать — в траншее против нас
                                                 Остался ль немец хоть один,
                                                 А если нет их, нет ли мин.
                                                 Мы трое ночью поползли
                                                 По склону мерзнувшей земли.
                                                 Ползти мешала тишина.
                                                 Но вот траншея уж видна…
                                                 Вниманью взглядов и ушей
                                                 Ничто не примечалось в ней…
                                                 Забросив «кошку» на шнуре,
                                                 Сержант Шведенко в конуре
                                                 Вдруг немца «кошкой» зацепил!
                                                 Рванулся немец что есть сил,
                                                 Гранату бросив наобум,
                                                 И, потеряв от страха ум,
                                                 Шмыгнул, как заяц, в тыльный ход,
                                                 Ручной оставив пулемет!
                                                 Тут, гордый вылазкой своей,
                                                 Достал Шведенко свой трофей!


* * *

                                                 Однажды мы копали ход
                                                 От нас к противнику — вперед.
                                                 Не скрыл тогда нас маскхалат,
                                                 Зато помог огонь гранат,
                                                 И вскрылась мерзлая земля
                                                 От минометного огня!
                                                 Траншею в двадцати шагах
                                                 Вернул нам все ж упрямый враг!
                                                 Навек поникшие тела
                                                 Метель поспешно замела,
                                                 И только что кипевший бой
                                                 Сменил заснеженный покой…


* * *

                                                 Отважной группой штурмовой
                                                 Был немцам дан внезапно бой.
                                                 Ценою нескольких атак
                                                 Был взят окопанный их танк.
                                                 За вбитый в оборону клин
                                                 Боец жизнь отдал не один!
                                                 Так занял этот «бастион»
                                                 Бойцов двенадцать гарнизон.
                                                 Был с ними Юрин — лейтенант.
                                                 Потратив весь запас гранат
                                                 И расстреляв в бою патроны,
                                                 Имея тяжкие уроны,
                                                 Весь этот славный гарнизон
                                                 Был верной смерти обречен.
                                                 И вот поднялся снова враг
                                                 Взять танк с гранатами в руках!
                                                 Предвидя горестный финал,
                                                 На башню танка Юрин встал
                                                 И с яростью, владевшей им,
                                                 Воскликнул: «Танка не сдадим!»
                                                 Он, стиснув крепко автомат,
                                                 Послал вдогонку крепкий мат.
                                                 Такого свора не ждала
                                                 И, робко пятясь, отошла!
                                                 Про этот случай боевой
                                                 Весь гарнизон наперебой
                                                 Нам в ночь работы рассказал,
                                                 А Юрин молча им внимал.
                                                 Да, Юрин, танка ты не сдал,
                                                 Но снайпер жизнь твою отнял!
                                                 С тех пор оставшимся в живых
                                                 Пусть о тебе напомнит стих…
                                                 К концу боев наш взвод родной
                                                 Сроднился с танковой броней.
                                                 Мы ежедневно по ночам
                                                 С бойцами танка были там.
                                                 С собой несли спираль Бруно,
                                                 Долбили землю заодно,
                                                 Чтобы под танком укрывать
                                                 Тех, кто уже не мог стоять…
                                                 Чтоб танк избавить от атак,
                                                 Однажды, встретив ночи мрак,
                                                 Передний край покинув свой,
                                                 Мы к танку двинулись рысцой.
                                                 Там, как всегда, нас ожидал
                                                 Привычный дружеский привал.
                                                 И вот на обе стороны
                                                 Саперы мной разделены
                                                 И поползли, таща с собой
                                                 Круги спирали боевой.
                                                 Враг притаился, будто он
                                                 В дремоту ночи погружен,
                                                 Лишь изредка его ракет
                                                 Нас ослеплял коварный свет.
                                                 В тот миг, чтоб с местностью слились,
                                                 Бойцам шептали мы: «Ложись!»
                                                 Но вдруг вблизи раздался взрыв!
                                                 Работу быстро прекратив,
                                                 Мы притаились в тишине,
                                                 Прижавшись к снежной целине.
                                                 И тут услышали мы стон —
                                                 Сапер был миной поражен.
                                                 Взвилися несколько ракет:
                                                 То враг искал тревоги след.
                                                 Пришлось сапера, вставши в рост,
                                                 Снести на санитарный пост.
                                                 Тогда противника рука
                                                 Не прикоснулась до курка,
                                                 Но, видно, получив приказ,
                                                 Огонь открыла против нас.
                                                 И всплески огненных снопов
                                                 Косили доблестных бойцов.
                                                 У танка бруствер с грудой тел
                                                 Почти совсем осиротел.
                                                 Среди наставшей тишины
                                                 Лишь стоны были там слышны.
                                                 Мы с автоматами в руках
                                                 Сверлили мрак — пойдет ли враг…
                                                 Нам жутким был тогда тот миг,
                                                 Хоть враг как будто и притих.
                                                 Но вскоре танка гарнизон
                                                 Был свежей силой заменен,
                                                 И мы с растерзанной земли
                                                 Еще живых в наш тыл снесли.


* * *

                                                 Где друг наш славный — Чистяков?
                                                 Он был участником тех снов,
                                                 Что были явью всех ночей,
                                                 Живущих в памяти моей!
                                                 Мне не забыть друзей-бойцов,
                                                 Испытанных сибиряков.
                                                 Их говор помню я всегда,
                                                 Как вспоминаю те года:
                                                 «Ты сколь, однако, мин принес?» —
                                                 Порою слышал я вопрос.
                                                 Из штаба фронта в полк майор
                                                 Опасный шел свершать обзор:
                                                 «Гляди-ка — в каске! Вот герой!
                                                 Небось в тылу — так хвост трубой!»
                                                 «Ты не хохол и не узбек,
                                                 Ну что ты, друг, за человек?» —
                                                 Журил Авершин, чем у всех
                                                 Веселый вызывался смех.
                                                 Но Борисенко не внимал,
                                                 Привыкнув к делу без похвал.
                                                 «Ух, гады, рыла не поднять,
                                                 Строчат и бьют, туды их мать!»
                                                 «Лови-ка, Корыш, складень мой —
                                                 Коль что, черкни ко мне домой!» —
                                                 И метко в руку угадал
                                                 То, чем любовно обладал.
                                                 В очередном тогда бою
                                                 Отдали оба жизнь свою…
                                                 Да, пережитая страда
                                                 Приливом грусти, как тогда,
                                                 Так много лет спустя теперь
                                                 Гнетет обилием потерь…


* * *

                                                 Но сломлен был жестокий враг!
                                                 Познав отчаянье и страх,
                                                 Утратив волю и картечь,
                                                 Он выронил победный меч!
                                                 Проникнув вглубь страны чужой,
                                                 Победой думал кончить бой,
                                                 Но был отрезан, расчленен,
                                                 И ультиматум принял он!
                                                 Из-под разбитых боем стен
                                                 Фельдмаршал штаб свой вывел в плен,
                                                 И взгляд, направленный им вдаль,
                                                 Являл суровую печаль.
                                                 Его и штаб сибиряки
                                                 Препроводили до реки,
                                                 Где их в то время ожидал
                                                 Наш легендарный генерал.
                                                 Так, несмотря на все уроны,
                                                 Неисчислимые колонны
                                                 Одетых в разное тряпье
                                                 Брели на скорбное жилье!
                                                 С презреньем мы смотрели вслед
                                                 Недавним баловням побед!
                                                 Ты помнишь, как нас генерал
                                                 С гвардейским званьем поздравлял!
                                                 Гордились мы тогда с тобой,
                                                 Что мы из шестьдесят второй!
                                                 С какою гордостью рука
                                                 Сжимала знамя Батюка!


* * *

                                                 Прошло уж много лет с тех пор…
                                                 С боями пройден тот простор,
                                                 Что от Берлина отделял,
                                                 Салют победы отзвучал,
                                                 И, возвратясь в родимый дом,
                                                 Мы мирным занялись трудом.
                                                 Но вот мне счастьем случай дан:
                                                 Я вновь поднялся на курган
                                                 И впился взглядом в те места,
                                                 Где кровь обильно пролита!
                                                 Увы, изрыт курган немой,
                                                 Утрачен облик боевой…
                                                 Боями опаленный склон
                                                 В декор богатый облачен.
                                                 В нем вдохновенною рукой
                                                 Прославлен наш народ-герой.
                                                 И здесь меня остановил
                                                 В ограде скромной ряд могил.
                                                 И сквозь густую дымку лет
                                                 Я вспомнил тех друзей привет,
                                                 Уже давно которых нет…
                                                 Там тишину могил хранит
                                                 Священной надписью гранит
                                                 И бронзовой подруги взгляд
                                                 Ласкает спящих в них ребят.
                                                 Им шлет привет издалека
                                                 Страны великая река.
                                                 На этой славной высоте
                                                 Просторно думам и мечте,
                                                 Отсюда видно, как народ
                                                 К вершинам счастья путь ведет.
                                                 Ты помнишь, с этой высоты
                                                 Начали путь и я, и ты…

                                                 Волгоград — Ленинград, 1964 г.

6. Комментарии к стихотворению

Из 15 человек, принятых мною, после двух пополнений во взводе к концу боев остались, кроме меня, только старшина, старший сержант Чистяков В. А., и старший сержант Борисов — связной полкового инженера.

Оба они опытные саперы и славные ребята. Четверо саперов были убиты, а остальные выбыли из взвода по ранениям. Мой предшественник — командир взвода, посланный на выполнение задания, — с семью саперами пропал без вести.

Непосредственным моим начальником был полковой инженер — старший лейтенант Петров, который получал задания для нашего взвода и докладывал о выполнении их командиру полка — капитану (позднее майору) Михайлову или начальнику штаба — капитану Пономареву. Иногда получать задания и докладывать о выполнении мне приходилось самому.

По инженерной линии полковой инженер писал донесения в штадив (штаб дивизии) дивизионному инженеру — майору Кондратьеву, отозванному в конце боев в тыл для восстановления народного хозяйства.

Дивизионный инженер направлял к нам в полк, в помощь нашему взводу, саперов 327 ОШИСБ (Отдельного штурмового истребительного саперного батальона) фронтового подчинения, командиром которого был майор (позднее подполковник) Католицкий. Его офицеры отдавали в мое распоряжение своих саперов, а сами оставались на КП полка. Сержант Шведенко был сапером этого батальона.

При выполнении задания по укладке спиралей Бруно вокруг танка на Мамаевом кургане принимали участие саперы ОШИСБ. Ими руководили я и старшина Чистяков. После того как работа была сорвана взрывом мины и ранением сапера, остальные саперы были мною отпущены, а мы со старшиной остались у танка до прибытия пополнения стрелков.

Юрин был старшим лейтенантом. Он был круглолицым блондином, всегда приветливо нас встречал. На танк он встал не с автоматом в руках, как изложено в стихотворении, а с одним из артиллерийских снарядов, находившихся в танке. Использовать снаряды для стрельбы из танкового орудия было нельзя, т. к. немцы, покидая танк, унесли с собой замок от орудия. При последней атаке немцев Юрин с башни танка крикнул: «Если будете лезть, этими буду стрелять» — и крепко выругался. Немцы, очевидно, ничего не поняв, решили, что Юрин грозит взорвать танк, и ретировались. В следующую ночь я увидел развевающуюся на ветру шевелюру убитого снайпером Юрина, лежавшего за бруствером. Этот эпизод для упрощения изложен несколько иначе.

Вся история с танком была затеяна по инициативе комиссара полка майора Потанина, всегда пьяного садиста и развратника. Когда Мамаев курган был полностью освобожден от немцев, Потанин направился к танку с двумя автоматчиками, и все трое подорвались на одной из оставленных немцами двенадцати прыгающих мин (Springmine). Остальные мины мы со старшиной сняли после этого.

Майора командир полка поручил похоронить переводчику полка, выделив ему для этого нескольких бойцов комендантского взвода.

Командир полка майор Михайлов позднее был снят с должности во время боев за освобождение Донбасса. Тогда наш полк понес большие потери, что, по всей вероятности, было одной из причин скоропостижной смерти комдива — генерал-майора Батюка Н. Ф.

В стихотворении, чтобы не сгущать краски, не изложен, из числа других, следующий эпизод.

После очередного пополнения в полку однажды на рассвете стрелковые подразделения в количестве нескольких десятков молодых бойцов с их командирами готовы были у переднего края обороны по сигналу пойти в атаку. С ними был комиссар полка майор Потанин. В это время я со своим взводом возвращался с переднего края после выполнения задания. Увидев нас, комиссар позвал меня и закричал: «Люди идут в атаку, а ты в тыл! Бери автомат и иди с ними!» При этом отдал мне свой новенький автомат и дал сигнал к атаке. Я сделал знак старшине, чтобы он вел саперов на КП полка, а сам со всеми побежал в атаку. Немцы подпустили нас к своему проволочному забору и начали нас косить из пулеметов и минометов. Все, кто остался цел, и я в том числе, поспешили залечь. Немцы продолжали поливать нас огнем, пока не убедились, что уже никто не шевелится. Не знаю, остался ли, кроме меня, кто-либо в живых. Я остался невредим, т. к. оказался в углублении, которое не простреливалось. Через некоторое время я рывком выскочил и, укрывшись в траншее, вернулся на КП.

Сорок лет спустя на встрече ветеранов дивизии я спросил у наших артиллеристов, почему перед атакой они не уничтожили заграждение противника. В ответ я услышал, что такого приказания они не получали. В основном артиллерия обстреливала вершину Мамаева кургана, откуда немцы могли просматривать всю местность на много километров вокруг.

За участие в Сталинградской битве я был награжден командиром полка медалью «За отвагу». Позднее по инициативе командира 327 ОШИСБ я был награжден орденом Красной Звезды. В это время я служил уже в дивизионном 38 отдельном гвардейском саперном батальоне, с которым прошел весь остальной путь и закончил службу в Германии в должности начальника штаба и исполняющего обязанности командира батальона.
Наш полк с триумфом закончил свой боевой путь участием в штурме Берлина, будучи уже не 1045-м, а 220-м гвардейским в составе нашей же 79-й гвардейской дивизии, награжден был орденом Ленина и названием Берлинский. Командовал полком на пути от Донбасса до Берлина гвардии полковник Шейкин — ныне Герой Советского Союза.


* * *

Мне пришлось быть очевидцем пленения Паулюса и его штаба. Когда прекратились боевые действия южной группировки немцев, я поспешил посмотреть, что осталось от центра города. Подойдя к разбитому в боях универмагу, я увидел толпу военных, разглядывавших у здания пленных. Я узнал, что один из них, стоявший отдельно, — Паулюс. Через несколько минут трое автоматчиков, одетых в такие же, как и у всех нас, белые маскхалаты, повели пленных к берегу Волги. Осмотрев помещение штаба и захватив брошенные планшеты аэрофотосъемки, я вернулся на КП полка.

Обрадович Г. А. Ленинград, 20.1.85.



  • Георгий Александрович Обрадович

  • Сайт «Бессмертный полк»

  • Маргарита Рупперт «Берлин, 65 лет спустя»

  • Виктор Некрасов «Месяц во Франции»

  • Фронтовые письма Виктора Некрасова (1943—1944)


  • 2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
    При полном или частичном использовании материалов ссылка на
    www.nekrassov-viktor.com обязательна.
    © Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
    Flag Counter