Виктор Некрасов

Испытание

Пьеса в 3 актах 5 картинах

Журнал «Радуга» (Киев), 1970, № 8, стр. 52—90

Пьеса «Испытание» написана Виктором Некрасовым вскоре после Отечественной войны. В свое время она была поставлена Московским театром им. Станиславского. Прочитав «Испытание», Всеволод Вишневский написал автору, что пьеса самобытная, психологического плана... Диалог развивается свободно, естественно. Люди живые. В печати пьеса публикуется впервые.

Действующие лица

Кирилл Ладыженский — капитан
Борис Севастьянов — старший лейтенант
Мария Захаровна Мурашко — врач
Женя — ее дочь
Николай — ее сын
Валя — жена Бориса
Иван Георгиевич Ковалевский — инженер
Никулин — солдат
Солдаты, сержанты — человек 10

Место действия — один из южных городов. Время действия — последние дни войны и первые дни мира.

Акт первый

Картина первая

Большая, довольно запущенная комната. Много мебели; видно, что когда-то она была размещена в нескольких комнатах, сейчас — в одной. Книжные шкафы с рулонами бумаги наверху. На стенах много фотографий, картин и портретов, типичных для старых интеллигентских квартир. Пианино. Письменный стол. Диван. Среди всей этой старой и добротной мебели — печка-буржуйка, какие-то тазы, корзины, кастрюли. В глубине комнаты замаскированная дверь на веранду. Слева — входная дверь. Ноябрь 1943 года. Вечер. На столе коптилка. Марья Захаровна чистит картошку. Женя стоит около печки, на которой что-то варится. Слышна отдаленная канонада. Некоторое время никто ничего не говорит; обе женщины погружены в работу, а может, и в свои мысли.

Марья Захаровна. Он когда ушел? В восемь?
Женя. Я не посмотрела. Часа два уже.
Марья Захаровна (смотрит на стоящий на столе будильник). А сейчас десять. Четверть одиннадцатого... И чего он там не видел? (Опять молчание. Артиллерийская стрельба приближается). Как будто ближе. А?
Женя (подходит к окну, приподымает штору и смотрит). Тридцать четвертый загорелся.

Из-под поднятой шторы в комнату врывается зарево горящего города. Раздается взрыв. Ослепительная вспышка.

Женя. ТЭЦ, должно быть, подорвали...
Марья Захаровна. Господи... Где ж этот мальчишка пропадает?.. (Что-то ищет в темноте).
Женя. Ты что ищешь?
Марья Захаровна. Платок. Я хотела... Пойду, посмотрю...
Женя. Что — посмотрю?
Марья Захаровна. На минуточку только... Я сейчас...
Женя. Мама, ты с ума сошла. Николай не ребенок. Ничего с ним не случится.
Марья Захаровна. Да я только здесь хотела... до ворот.

Вбегает Николай, разбитной парнишка лет 15-ти. Он запыхался, возбужден.

Николай. Погнали фрицев! А на Саксаганского пробка. Подводы, машины... И ни туда, и ни сюда... Штук двадцать. Да какое там двадцать — штук сорок или пятьдесят... Все перемешалось. А один бюссинг наехал на фонарь и всю дорогу загородил.
Марья Захаровна. Ну разве можно так, Николай? Сказал — на десять минут и не дальше угла!.. А сейчас уже половина одиннадцатого!
Николай. Ах, мама... вечно ты...
Марья Захаровна. Где ты пропадал?
Николай. Нигде я не пропадал. Там такое творится сейчас, — А за Николаевским уже пулеметы стреляют... Слышите? Вон и сейчас. Это наш... Та-та-та... А у немцев — кр-кр-кр... Слышите?

Слышно, как где-то строчит пулемет.

Женя (ставит суп на стол). Суп будешь — гороховый? ,
Николай. Да что ты перебиваешь? Слова сказать не дает... (Прислушивается). Ей-богу, это на Кузнечной уже стреляют... (Срывается с места).
Марья Захаровна. Куда ты, Коля?
Николай. Я сейчас...
Женя. Николай! Брось дурака валять! Я тебе суп налила. (Николай убегает).
Марья Захаровна. Ну что с ним делать? Ведь там же немцы, еще. А он... Господи, боже мой... Несчастье какое-то, а не ребенок.
Женя. Ребеночек... Подбородок уже скоро скрести начнет, а ты все: ребенок! (Подходит к окну). Похоже, что действительно на Кузнечной стреляют.
Марья Захаровна. Отойди от окна, Женя. Не волнуй меня.
Женя. Ты знаешь, это, кажется, наши... Честное слово, наши!

Стрельба все ближе. Слышны крики «ура» на улице.

Марья Захаровна. Господи, боже мой, неужели ж правда? Слышишь, слышишь — «ура» кричат...
Страшный стук в дверь. Женщины застывают.
Женя. Немцы...

Опять стук. Женя направляется к двери.

Марья Захаровна. Не надо... не ходи...
Женя. Все равно дверь взломают. (Уходит).
Николай (за дверью). Осторожно... здесь сундук... теперь сюда. Ну, вот. Так и знал. И спичек нет.

На сцене темнота. Коптилка гаснет. Слышен топот множества людей.

Фонарик! Есть у кого фонарик?

Кто-то зажигает фонарик. Много людей. Среди них Борис Севастьянов, лихого вида офицер: развевающаяся плащ-палатка, в руках автомат, пилотка набекрень.
Отдаленные голоса: «Стой...», «Погоди...», «А куда же ты...», «Подымай выше..», «Мальчонка, где ты?..»

Сюда... сюда.. Это наши, мама... Немцы в сорок втором номере засели.
1-й боец. Давай «максима» сюда!
2-й боец. А где коробки?
1-й боец. У Петроченко... Петроченко!
3-й боец. Сейчас... ленты вывалились.
Борис. Мальчонка, где, ты говорил, выход?
Николай. Сейчас открою. Тут заклеено... Женька, нож! Живо! Надо дверь на веранду открыть.
Борис. Кто это? Савчук? Открой дверь... Где комбат?
1-й боец. С первым взводом. К следующей улице побежали.
Борис. Мотай к нему. Скажи, что я здесь. Будем из того дома выбивать... Со двора, из сада.
1-й боец. Есть! (Убегает).
2-й боец. Готово, товарищ старший лейтенант. (Открывает дверь на веранду. В комнату врывается зарево от горящего неподалеку дома).
Борис. Никулин, давай пулемет в сад. Гранаты есть?
Никулин. Есть, Федька, ленты! (Хватает станковый пулемет и исчезает за балконной дверью. За ним еще несколько бойцов и Борис).

В комнате остаются только Марья Захаровна и Женя, притаившиеся где-то в углу. В саду начинает строчить пулемет. Слышно, как в коридоре и на лестнице пробегают какие-то люди. Отдельные выкрики: «Не все сразу...», «По одному...», «Не выдержит...», «Ну, куда, куда ты лезешь...», «Не видишь, что ли...», «Теперь давай...», «Раз, два». Что-то падает. «Еще раз, и раз и два», «Подымай теперь». Вбегает Кирилл и еще несколько бойцов.

Кирилл. Где старший лейтенант? Здесь?
2-й боец. В саду... Вон туда.
Кирилл. Жди меня здесь... Или нет, беги в штаб, скажи, что я с первой ротой здесь, в этом доме... Будешь связным. (Убегает с несколькими бойцами в сад).

Боец уходит. В саду строчит пулемет. Голос Бориса: «Давай, давай — нажимай!»

Николай (вбегая из сада). Топор! Где топор? Скорей!.. (Хватает в углу топор и исчезает опять в саду).
Марья Захаровна. Коля... Колечка...

Со звоном летит стекло из окна. Женя бросается на веранду. В озаренном светом пожара комнате одна Марья Захаровна. Женя и еще один боец вводят в комнату Кирилла. Он ранен, хромает.

Женя. Мама, бинт...
Кирилл. Вот негодяи... Вывели-таки из строя. Говорю ему — не надо в лоб. А он свое.
Женя. Сядьте сюда. (Пододвигает стул). Или лучше сюда, на диван.
Кирилл. Стойте... стойте... (Ковыляя, опираясь на окружающие предметы, добирается до балконной двери. Хватает бойца за плечо). Скажи ж ему, что слева надо... от того сарая... Ох, ослиная голова!
1-й боец. Нельзя вам, товарищ капитан. Крови, смотрите, сколько. (Пытается отвести его к дивану).
Кирилл (глядя в сад). Вот балда... Ну, что сделаешь?
Марья Захаровна (подходит к нему с бинтом). Сядьте на диван. (Боец усаживает Кирилла на диван). Положите руку сюда. Так. Женя, ножницы!
Кирилл. Вы что, врач?
Марья Захаровна. Врач... врач... (Разрезает рукав гимнастерки).
Кирилл. Вот чудак... Там светло, как днем. Немцы секут напропалую. А он людей туда бросает. Понимаете?
Марья Захаровна. Понимаю, понимаю. Держите этот кончик. Теперь ногу.
Кирилл. Сапог снимать, что ли?
Марья Захаровна. Придется.
Боец. Давайте я подсоблю.
Кирилл. Ты все еще здесь? Мотай туда. Кому ты здесь нужен? Шагом марш... Стой! Посмотри в окно, что там делается.
Боец. Не видать уже. Продвинулись, должно.
Кирилл. Догоняй тогда. Чтоб и духу твоего здесь не было.

Боец убегает. Кирилл снимает сапог. Марья Захаровна и Женя перевязывают ногу.

Стрельба постепенно удаляется.

Кирилл. Все?
Марья Захаровна. Как будто.
Кирилл. Спасибо... Подлатали кое-как. (Пытается встать). Черта с два...
Марья Захаровна. Ложитесь на диван.
Кирилл. Вот черт! (Ложится на диван). Водички можно попросить? (Женя подает кружку воды, он пьет). Тихо что-то стало.
Марья Захаровна. А где Николай?
Женя. Не знаю. Он с бойцами там был.
Кирилл. Это ваш парнишка? Молодчина. Две дырки в заборе нам прорубил. Молодчина, молодчина, ей-богу.
Николай (возбужденный и взлохмаченный, появляется в дверях с трофейным автоматом в руках). Хенде хох!
Марья Захаровна. Опусти... Опусти сейчас же эту штуку!
Николай. Трофейный. Пистолет-пулемет. Видали? И два магазина еще. (Увидав Кирилла). Это что? Раненый?
Кирилл. Ты с ротой был?
Николай. С ротой.
Кирилл. Как там?
Николай. Порядок. В сорок втором номере половину фрицев перебили, половину в плен взяли. Там человек двенадцать было...
Кирилл. Потери есть?
Николай. Кажется, нет. Точно не знаю... Стрельба, суматоха, ничего не поймешь... Одна пуля мне куртку пробила... Видали? Вот дырочка, совсем маленькая.
Марья Захаровна. Ну, что мне с ним делать?
Кирилл. Ничего. Молодец. Так и надо... Ну, дальше, дальше-Где наши?
Николай. Вперед пошли. Пока с холмом возились, немцы драпанули за Жилянскую, к Совской ... А вы что — командир?
Кирилл. Командир.
Николай. Хотите, я догоню их и скажу, что вы здесь?
Женя. Никуда ты не пойдешь. Слышишь?
Николай. А я тебя не спрашиваю.
Марья Захаровна. Коля!
Николай. Чего она лезет не в свое дело? Что она понимает?
Марья Захаровна. Скажите ему, ради бога, чтоб штуку эту свою снял.
Кирилл. Сними автомат.
Николай. Ну...
Кирилл. Сними автомат, говорю. (Николай неохотно снимает автомат). И дай-ка мне воды.
Марья Захаровна. Может, поужинаете? У нас суп гороховый есть.
Кирилл. Спасибо. Не хочется... Кстати, я ведь до сих пор не знаю, кому обязан, так сказать...
Марья Захаровна. Наша фамилия — Мурашко. Это — моя дочь Женя. Николая вы уже знаете.
Николай. А маму Марьей Захаровной зовут. Она в прошлую войну на турецком фронте была. В Эрзеруме.
Кирилл. Вот оно как. Тоже, значит, фронтовичка... А меня Кириллом зовут. Кирилл Ладыженский.
Марья Захаровна. А родом сами откуда?

Из сада входят Борис и еще несколько бойцов.

Борис. Кирюшка! Ты здесь? Ну, слава богу. А мы-то уже...
Кирилл. Слава богу... слава богу... Трое суток даю вам ареста. А говорил еще — курсы «Выстрел» окончил!
Борис. А что?
Кирилл. Ладно, потом разберемся. Докладывай.
Борис (рапортует по всем правилам, но несколько нарочито). Вверенная мне рота очистила от противника дом номер сорок два по...
Николай. Кузнечной.
Борис. Кузнечной улице. Из штаба получил приказ прекратить движение вперед. Правый сосед там пошел.
Кирилл. Потерь нет?
Борис. Нет. Трофимов только, пулеметчик, легко ранен в плечо. Ну, и комбат Ладыженский. Куда тебя кокнуло?
Кирилл. В руку и в ногу.
Борис. Серьезно?
Марья Захаровна. Во всяком случае, госпитальное лечение необходимо.
Борис. Вот это — да... И понес же тебя нечистый через забор этот сигать!
Кирилл. Не твое дело... Люди где?
Борис. Внизу пока... Я и пришел-то сюда... Разрешите, мамаша, с маленькой просьбой к вам обратиться...
Марья Захаровна. Пожалуйста.
Борис. Несколько человечков приютите на ночь? А то, знаете...
Женя. Ради бога, разумеется!
Борис. Никулин, веди людей!
Марья Захаровна. Только как же с этим быть?.. У нас одна всего раскладушка... и топчан старый на чердаке.
Борис. И простынь, вероятно, нет. Плохо дело. Придется гостиницу искать. А ты (бойцу) сваргань чего-нибудь такого подкрепиться. И этого самого там захвати. Пару бутылочек. Не возражаете, мамаша?
Марья Захаровна. Пожалуйста, пожалуйста...

Входит Никулин с людьми — человек шесть.

Борис. А потише нельзя? Квартира все-таки, люди живут. Располагайся вот здесь. И винтовки почистить. Никулин, одного человека в штаб связным.
Никулин. Абдурахманов, не раздевайся. В штаб — связным.
Борис. Аккумулятор есть?
Никулин. Есть. В повозке.
Борис. Тащи. А то с коптилками никакого настроения. И поторапливайся. Чует мое сердце — посреди ночи сорвут нас опять.
Кирилл. Ты сообщи в штаб, что я здесь.
Борис. Сообщу. Не беспокойся... Ну, а Селезнев, доложу я тебе, просто золото, а не парень. Я его на взвод поставлю, как хочешь. Слышишь, Селезнев?
Селезнев (чистя винтовку). Чего же не слышать!
Борис. Встать надо, когда начальство говорит... Ладно уж, сиди... Расскажи капитану, как ты тех фрицев тащил...
1-й боец. Все готово, товарищ старший лейтенант.
Борис. Что же свет? Света не вижу.
Никулин. Сейчас будет. Одну минуточку.
Борис (бойцам). Подвигайтесь-ка, орлы, поближе. Ты чего там портянки разматываешь? Нашел время...
2-й боец. Ногу намулило, товарищ старший лейтенант...
Женя. А у нас детская присыпка есть. Дать вас?
Борис. Отставить присыпки. Потом. (Зажигается свет). О-о-о! Красота! Прошу рассаживаться.
Марья Захаровна. Мне только полрюмочки.
Борис. Что вы, мамаша. По такому случаю... Грешно. А вот молодому человеку придется половину, чтоб не привыкал.
Николай. А я и целый стакан могу.
Марья Захаровна и Женя (вместе). Коля!
Борис. Итак, милостивые государи и милостивые государыни, разрешите митинг, посвященный изгнанию фрицев из города, считать открытым. Слово предоставляется гостеприимной нашей хозяйке... Простите, в суматохе даже имени и отчества вашего не спросил.
Марья Захаровна. Марья Захаровна.
Борис. А меня — Борис.
Борис Севастьянов. Будем знакомы. Слово, значит, предоставляется старшей представительнице освобожденного города Марье Захаровне...
Марья Захаровна. Товарищи... дорогие товарищи... (слезы не дают ей продолжить).
Борис. Марья Захаровна... Ну вот и... Разрешите, тогда я за вас, так сказать. Я хочу выпить, друзья... за многое я хочу выпить. За хозяев надо? За то, чтоб врага скорей расколошматили, надо? Надо. Я за то, чтоб воевали мы хорошо... И чтобы живы остались... И чтоб встретились после войны — и я, и ты, Кирка, и вы, и вы, и ты, Никулин, и... да брось ты свою портянку, наконец!.. И чтоб на груди у каждого кое-что звенело... В общем, есть за что, ребята. Давайте же...

В этот момент входит боец и что-то докладывает Никулину.

Кирилл. Разреши дополнить, Борис... Мне хочется тост еще за одну штуку. Мне хочется тост за дружбу. Самую великую в мире дружбу... За то, чтоб ничто на свете не могло ее поколебать... Ну, товарищи... За солдатскую дружбу!
Никулин. Товарищ старший лейтенант. Связной из штаба пришел. Приказано по тревоге.
Борис. Тьфу, пропасть! Всегда так. Только устроишься по-культурному... Собирай людей во дворе. Ну, Марья Захаровна, ничего не попишешь... Давайте чокнемся на прощанье и по местам.

Чокаются. Все бойцы собираются.

Борис (подходит к Кириллу). Ну, Кирка... боюсь, что надолго. (Обнимаются и целуются). Выздоровеешь, догоняй нас. Где-нибудь под Берлином будем.
Кирилл. Больно прыткий ты. Я больше месяца-полутора не собираюсь валяться.
Борис. Дай-то бог.
Кирилл. Майору передай, чтоб на мое место никого пока не брал.
Борис. Ладно. Передам.
Кирилл. А Фильке, связному, скажи, чтоб книги мои не выкидывал. Приеду — не будет книг — уши оторву. И карта там сталинградская на дне чемодана. Возьми ее себе. Потом заберу.
Борис. Ладно, все сделаю.
Никулин (входя). Первый и второй взвод готовы.
Борис. Хорошо... Ну, дорогие хозяева, спасибо за гостеприимство, как говорится. Жаль, что не удалось нам подольше... (Прощается). А ты чтоб хорошо учился. Мама мне все на фронт напишет. Так ведь, Марья Захаровна?
Марья Захаровна. Обязательно. А вам — остаться живыми и здоровыми. И с победой назад — к нам в гости.
Борис. Спасибо. Ну, Кирка, еще раз. (Целуются. Бойцы, навьючиваясь и затягивая пояса, прощаются с Кириллом. Слышны отдельные фразы: «Ждем, значит, товарищ капитан», «Следите за ним, мамаша», «Не залеживайтесь», «Поправляйтесь скорей»). Пошли, Никулин. А штык кто забыл? (Один из бойцов подбирает штык). Еще раз потеряешь — пеняй на себя.

Уходят. Слышно, как внизу хлопает дверь.

Кирилл. Ушли... Что же это все приуныли?
Марья Захаровна. Да так что-то... как ветер пронеслись... Не отдохнули, не обогрелись..
Кирилл. Привыкли уж, Марья Захаровна, за два года. Не впервой. Выпьем-ка за их здоровье.

Поднимают стаканы. С улицы доносится команда: «Равняйся! Смирно! Отставить. Смирно! Напра-во! Шагом марш!»

Шагом марш. Эхма!

Занавес.

Картина вторая

Прошло недели две-три. Та же комната. Кирилл, лежа на диване, чинит будильник. Насвистывает. Немного погодя входит Женя с корзиной.

Женя. Все с будильником возитесь?
Кирилл. Ага. Пускай помокнет в керосине. Завтра соберем.
Женя (ставя корзину на стол). Получила паек ваш до двадцатого числа. А картошку завтра.
Кирилл. Начальника госпиталя видели?
Женя. Видала. Сказал, что дней через пять, самое большое — через неделю, смогут вас принять.
Кирилл. Сводки не слышали?
Женя. Нет. А радио — что, молчит?
Кирилл. Молчит. Энергии, вероятно, нет.
Женя. Горох или концентрат сварить? Что меньше надоело?
Кирилл. Горох. Марья Захаровна, кажется, не особенная поклонница концентрата.
Женя (вынимая из корзины продукты, и бутылку). Фу-ты, черт, конечно, протекло. И, кажется, прямо на схемы. (Вынимает какие-то чертежи). Нет, слава богу, все в порядке.
Кирилл. А что это за схемы?
Женя. Какие-то дома для разбомбленных. К завтрему скалькировать надо. По пятьдесят рублей с листа дают. У вас спички есть?
Кирилл. Зажигалка.
Женя. Дайте, пожалуйста.

Женя растапливает печку.

Кирилл. Женя!
Женя. Что?
Кирилл. Скажите, что бы вы делали, если бы у вас миллион был?
Женя. Не говорите глупостей.
Кирилл. А все же?
Женя. А вы?
Кирилл. Я? Нашел бы уже что.
Женя. Например.
Кирилл. Дом бы купил себе.
Женя. Дом?
Кирилл. Не дом, а домик. Маленький домик с мезонином. На берегу речушки — тихой-тихой какой-нибудь речушки. Чтоб всякие там ветлы, камыши, кувшинки. И чтоб никаких соседей. Только я и жена. Больше никого.
Женя. А у вас жены нет.
Кирилл. Будет. Толстая-толстая блондинка. В розовом платье и с ямочками на локтях. И готовить чтоб умела. Я буду сидеть на берегу — рыбу ловить, а она варить на примусе. Вы любите рыбу ловить?
Женя. Никогда не ловила.
Кирилл. Ну... Самое очаровательное занятие. Сидишь себе и ни о чем не думаешь. На поплавок только посматриваешь.
Женя. А дальше? Не целый же день удить.
Кирилл. Зачем целый день. Наловлю ведро, удочки на плечо — и домой, обедать... Стол уже накрыт на веранде. Белая скатерть. И на столе кое-что... А потом... Спать. Часика на два, чтоб жирок завязался. Что может быть лучше? Лягушки квакают, птичка какая-нибудь...
Женя. А потом?
Кирилл. Потом? Что-нибудь еще в этом роде... В огороде возиться, будильник починять... А вечером мемуары писать — «Записки солдата». В десяти томах.
Женя. Вы писать не умеете.
Кирилл. Я два года в газете работал.
Женя. Так то — газета.
Кирилл. «Красная газета» называлась. Утренняя и вечерняя была. Я в вечерней работал... А скажите, Женя, гороховый суп — от того, что на него смотрят, скорее закипает?
Женя. Почему скорее?
Кирилл. Не знаю... Только думаю, что вы именно по этой причине вот уже десять минут стоите над ним и глаз не сводите. А мне приходится все время голову поворачивать, чтоб с вами разговаривать.
Женя. Где же прикажете стоять?
Кирилл. А вы не стойте. Сядьте. Сюда хотя бы. (Указывая на диван рядом с собой). Вот непоседливая. В мамашу совсем. Целый день топчетесь. Туда-сюда, туда-сюда.
Женя (садится. Пауза). Ну?
Кирилл. Что — ну?
Женя. Продолжайте.
Кирилл. Про что? Про гороховый суп, что ли?
Женя. А ну вас... Вы про какие-то записки начали?
Кирилл. Да... Так вот напишу я, значит, записки. Напечатаю их, получу деньги и заживу — что надо. Разве плохо?
Женя. Завидная жизнь.
Кирилл. Смеетесь? Ну и смейтесь на здоровье... И фикус себе заведу, и канарейку. Во! (Паузу). Женя!
Женя. Что?
Кирилл. Долго я валяться буду? А?
Женя. Думаю, что долго. Врачи говорят...
Кирилл. Врачи всегда говорят, а мне надо в часть возвращаться.
Женя. Какую часть?
Кирилл. В свою, 227-й гвардейский стрелковый полк.
Женя. Какой уж там полк. Отвоевались вы.
Кирилл. Типун вам на язык. Я ж с Борькой условился... В имперской канцелярии, в гитлеровском кабинете.
Женя. Придется ему без вас... Кстати. Что он из себя представляет — Борис ваш?
Кирилл. Мировой парень.
Женя. А мне показалось, что немножко...
Кирилл. Что?
Женя. Трепач, как говорят.
Кирилл. Малость грешен. Но зато... Вы бы с ним пожили, повоевали, узнали б, что за парень. Смелый, как черт!
Женя. А вы?
Кирилл. Что я?
Женя. Смелый?
Кирилл. Какое там смелый... В первую бомбежку так струхнул, что...
Женя. Я вот тоже боюсь. Загудят в небе — страшно...
Кирилл. Все женщины трусихи. Старая истина.
Женя. Нет, не все.
Кирилл. Нет, все.
Женя. Кирилл!
Кирилл. Все трусихи.
Женя. Еще одно слово и, ей-богу, гороху не дам.
Кирилл. То есть, как это — не дадите?
Женя. А очень просто. Сами будем есть, а вам не дадим.
Кирилл. А я сам возьму.
Женя. Как же вы его возьмете?
Кирилл. А вот так. (Встает и, прыгая на одной ноге, направляется к печке).
Женя. Вы с ума сошли! (Старается его уложить. Он увертывается).
Кирилл. Можно.
Женя. Нельзя.
Кирилл. А я говорю — можно.
Женя. А я говорю — нельзя.
Кирилл. А я говорю — можно!
Женя. А я говорю — нельзя!

Кирилл прыгает по всей комнате. Женя пытается его поймать. Поймав, усаживает на диван и сама садится рядом.

Кирилл. Ну, и сильная же...
Женя. А вы думали...

Не замеченный ими, входит Николай. Направляется к письменному столу

Николай. Разбаловались. Прыгаете тут, как кенгуру, а немцы Житомир взяли обратно.
Кирилл. Врешь!
Николай. Нечего мне делать, как врать.
Кирилл. Да ты толком объясни. В сводке было, или так, бабы говорят?
Николай. И в сводке, и бабы. Говорят, листовки сбросили — Гитлер сам, мол, собирается город назад отбирать.
Кирилл. Собирается? Пусть попробует. Дай-ка мне сумку полевую — вон там, на столе слева.

Николай подает сумку. Кирилл вынимает из нее карту, и все трое внимательно ее рассматривают.

Кирилл. М-да...
Николай. Клин слишком длинный.
Женя. Какой клин?
Николай. А вот этот. Наши не успели резервы подтянуть. Коммуникации растянулись.
Кирилл. Не коммуниканции, а коммуникации, стратег.
Николай. Ну, пускай коммуника...ции, не все ли равно?.. Важно, чтоб теперь не дали фрицам прорваться здесь.
Женя. Слушай, стратег. Четыре часа. Хлеб, должно быть, уже привезли.
Николай. Я, например, двинул бы сейчас сюда...
Кирилл. Ты слышал, что Женя сказала?
Николай. Ну, слышал.
Кирилл. Давай тогда, выполняй.
Николай (направляется к выходу). Суп твой весь ушел... хозяйка. (Уходит).
Женя. Придется ногу совсем размотать и заново все...
Кирилл. Совсем — так совсем, что ж делать. (Оба развязывают ногу). Наши, вероятно, тоже под Житомиром. Скучно, что письма так долго идут.
Женя. А вы ждете?
Кирилл. Жду.
Женя. «Жди меня, и я вернусь»?
Кирилл. «Только очень жди». Вы поклонница Симонова?
Женя. А вы?
Кирилл. Я вообще стихов не люблю.
Женя. Неправда.
Кирилл. Почему неправда?
Женя. Потому, что если б это была правда, вы бы с собой не возили эту книжицу. (Указывает на вывалившуюся из сумки маленькую книжечку).
Кирилл. Какую книжицу?
Женя. Эту самую.
Кирилл. Ах, эту... Ну, это просто так... Для курьеза.
Женя. А надпись тоже для курьеза?
Кирилл. Приперла-таки к стенке... Просто память об одном человеке.
Женя. Ах, память...
Кирилл. Память... Память о друге.

Пауза. Кирилл перелистывает томик и прячет его в сумку.

Женя. А у вас много друзей?
Кирилл. Много.
Женя. И от всех писем ждете?
Кирилл. От тех, кто жив, — жду.
Женя. И кто ж из них вам этот томик подарил?
Кирилл. Любопытство — порок, Женечка, сами знаете. (Пауза). Девушка одна подарила.
Женя. Не сомневалась.
Кирилл. Вы удивительно догадливы, Евгения Петровна. (Женя отходит к печке. Пробует суп. Молчание).
Кирилл. Женя.
Женя. Ну, чего вам еще? Суп из-за вас пересолила.
Кирилл. Подбавьте воды.
Женя. Спасибо за совет.
Кирилл. Не сердитесь, сестрица. Нехорошо, на больного обижаться.
Женя. Хорош больной, нечего сказать.
Кирилл. Ладно. Давайте лучше помечтаем.
Женя. А вы уже там намечтали какую-то себе жену с ямочками на локтях и домик на берегу речки.
Кирилл. Так это ж, если бы миллион был... Его ж нет пока. А вообще... все это шуточки-прибауточки, а на самом деле, как посмотришь — все это совсем не просто.
Женя. Что — это?
Кирилл. Жизнь наша будущая, послевоенная, так сказать... На фронте проще как-то все было. Есть у тебя люди, есть задача, есть голова на плечах. Выполняй — и все. И никаких сомнений. Знаешь, что делаешь самое нужное сейчас, самое важное... Понимаете, самое важное.
Женя. Самое важное...
Кирилл. И поэтому легко на фронте. Не смейтесь, именно — легко... Несмотря на всякие там бомбы, мины, снаряды... В общем, вы понимаете меня.
Женя. Понимаю.
Кирилл. А вот кончится война, и скажут таким вот мальчикам, как я,— честь вам и слава, ребята, повоевали не плохо, а теперь — снимайте-ка ваши погоны, засучивайте рукава и...
Женя. ...приступайте к работе.
Кирилл. Во. Тут-то и получается заковыка... Хорошо вот вам — архитекторам. Окончите через год институт свой, и работы по горло. А я что? Что я умею? Война кончится — работать надо будет, вот оно как...
Женя. А до войны вы кем были?
Кирилл. Спросите лучше, кем я не был. Слесарем был, бетонщиком был, грузчиком был, матросом был. В Швецию и в Норвегию даже ходил. Не как-нибудь!.. Тогда-то и стал писать заметки для «Красной газеты». Решил, что писатель из меня получится...
Женя. Вот уж никак не представляю вас в роли писателя.
Кирилл. Не похож разве?.. Что же... Лев Толстой из меня не получился. Тужился, тужился, и дальше средненького, заурядного журналиста не дотужился.
Женя. Это, что ж, последняя ваша работа перед войной была?
Кирилл. Газета? Да.
Женя. Вот и возвращайтесь туда же.
Кирилл. Легко говорить — возвращайтесь. А два с половиной года эти? В трубу, по-вашему, улетели? Черта с два... Ну, что — опять заметки о банях, трамваях, парикмахерских писать? «Когда же горсовет обратит внимание на...» Нет, все это не то... Хочется...
Женя. В огороде, например, в будильниках копошиться?
Кирилл. А ну вас... (Пауза). А вообще... знаете что?
Женя. Что?
Кирилл. Смотрю я на вас и думаю. Только... смеяться не будете?
Женя. А если смешно будет?
Кирилл. Не должно быть... Вопрос серьезный.

Неожиданно начинает играть радио. Кто-то поет: «Редеет облаков летучая гряда».

Кирилл. О, заговорило! (Слушает). Вы любите эту штуку? Аккомпанемент сейчас будет... Там-та-та-та-там, та-та-та-там, та-та... (Слушают).
Женя. Козловский?
Кирилл. Козловский.
Женя. Да... Так о чем же вы думали?
Кирилл. Об одной ситуации... Он, она, вечер. Потрескивают дрова в печке. Откуда-то доносится музыка. Он ранен. Она спасла ему жизнь. Допустим, что так,— так интереснее. И слушают музыку. «Давайте мечтать о будущем»,— сказал он. «Давайте»,— сказала она. И они стали мечтать о будущем. Несколько мгновений они молчали, затем... (Пауза). Просто до войны я приблизительно такого рода рассказы писал, и мне говорили, что это штамп...
Женя встает и отходит.
Кирилл. Куда же вы, Женя?
Женя. Вы мальчишка... Вот и все... Восемнадцатилетний мальчишка.
Кирилл. А вообще, если хотите знать... Хотите?
Женя. Ну?
Кирилл. Давайте гороховый суп есть...

Пауза. Женя подходит к письменному столу.

Кирилл. Вы не поддерживаете моего предложения?
Женя (раскладывая свои чертежи на столе). Придет мама, тогда и будем обедать.

Пауза.

Кирилл. А пока?
Женя (сухо). Мне работать надо. (Выключает репродуктор).
Кирилл. Неужели Козловский мешает вам работать?
Женя. Нет, не Козловский.
Кирилл. Ах, не Козловский...

Пауза. Женя чертит. Кирилл перематывает ослабевший бинт. Женя, оторвавшись от работы, что-то ищет.

Кирилл. Вы что ищете?
Женя. Ничего.

Продолжает чертить. Входит Марья Захаровна.

Кирилл. Что за чудеса — так рано?
Марья Захаровна. Посещений не было, один прием. (Снимает пальто). Вы чего там возитесь, Кирилл?
Кирилл. Разматывается, проклятый, все время.
Марья Захаровна (подсаживаясь к Кириллу). Пустите-ка. (Перевязывает). Никуда он не годится. Женя, дай другой бинт.
Кирилл. Тс-с-с... Не мешайте ей работать.

Женя молча достает из аптечки бинт и подает Марье Захаровне.

Марья Захаровна. А пошире нет?
Женя. Нету.
Марья Захаровна. По-моему, там должен быть.
Женя. Если, по-твоему, есть, то и смотри сама. (Отходит к столу и продолжает работать).
Марья Захаровна (Кириллу). У нее что — неприятности какие-нибудь?
Кирилл. По-моему, нет.
Марья Захаровна. Чего же она злится?
Кирилл. Не знаю... Надоело, вероятно.
Марья Захаровна. Что надоело?
Кирилл. Да так... вообще. Бинты ему стирай, белье меняй, перевязки делай, в госпиталь бегай... В комнате и так тесно, а тут...
Марья Захаровна. Это что еще за новости... Проголодались, значит. Понятно. (Продолжает перевязку). Терпеть не могу эти бинты немецкие. Женя! (Женя делает вид, что не слышит). Подержите вот так. (Подходит к аптечке и, ища в ней что-то, спрашивает Женю). Что случилось?
Женя. Ничего не случилось.
Марья Захаровна. Что это за тон, Женя. Я тебя спрашиваю...
Женя. А я прошу оставить меня в покое. Я работаю...
Марья Захаровна. Но что тебе мешает все-таки ответить?..
Женя. Все мешают... Господи, боже мой... Неужели же нельзя хоть на час, хоть на полчаса... Ну вот и кляксу поставила...
Кирилл. Не беспокойтесь, Женечка, я завтра перееду в госпиталь — мешать не буду.
Женя. Ну и переезжайте себе на здоровье — никто вас не задерживает.
Вбегает Николай.
Николай. На два дня дали! На завтра и послезавтра. А другим и на завтра не давали.
Марья Захаровна. Мой руки и накрывай на стол.
Николай. Есть накрывать на стол!
Кирилл. Николай!
Николай. Чего?
Кирилл. Поможешь мне завтра в госпиталь перебраться?
Николай. В какой госпиталь?
Кирилл. В обыкновенный. В котором раненые лежат.
Николай. А как же...
Кирилл. Неужели ты машину поймать не сможешь? Такой герой и...
Николай. Но ведь Женька вчера договорилась...
Женя. Ты слышал, что тебе мама сказала — мой руки и накрывай на стол...
Николай. Постой, постой... Ведь ты же договорилась с начальником госпиталя, что дядя Кира у нас до Нового года пробудет...
Кирилл. Как до Нового года?
Николай. Что у них все равно мест там нет и что какие-то там физические методы не раньше чем через месяц вам будут нужны. Куда же сейчас переезжать?

Пауза.

Кирилл. Интересно... А мне послышалось, Женя, что вы — когда пришли — сказали, будто начальник госпиталя говорил, что меня через неделю заберут... (Женя молчит). А теперь, оказывается, до Нового года. Как же прикажете понимать?
Женя. А ну вас всех... (Убегает из комнаты).

Занавес.

Акт второй

Картина третья

Лето 1945 года. Терраса, выходящая в маленький, расположенный среди больших городских домов внутренний садик. Много цветущей сирени. Огородные грядки. Сквозь дверь на террасу видна знакомая нам по первой картине комната. В ней уже зажжен свет. На террасе чертежный стол, заваленный рулонами бумаги. Женя выкручивает и развешивает только что выстиранное белье. Николай затягивает ремнем чемодан.

Николай. На три дня едем, а вещей как будто на три года. (Приподнимает чемодан). Точно камнями набит.
Марья Захаровна (выходя из комнаты). А полотенце и мыло? Не упаковал, конечно.
Николай. В авоську положим.
Марья Захаровна. Авоська и так уже набита.
Николай. Ничего — влезет... Если надо, я и умывальник туда всуну.
Марья Захаровна. Не говори глупостей.
Женя. Уходите же, ради бога... А то возитесь, возитесь...
Марья Захаровна. Сейчас, сейчас... Книжку еще надо взять.
Николай. Я положил уже...
Марья Захаровна. Что?
Николай. «Баскервильскую собаку». Закачаешься.
Марья Захаровна. Опять — «закачаешься». Сколько раз я тебе говорила...
Женя. Ну, уходите, наконец... Полчаса осталось.
Марья Захаровна (берет книгу со стола). Идем, идем... Это «Новый мир»? Я беру... Пошли, Николай. (Целуется с Женей). Если Маруся придет, обязательно возьми творога и сметаны для Кирилла.
Женя. Ладно, ладно... Идите уже...
Николай (взваливая чемодан на плечо). Может, возьмем все-таки с собой кушетку, а?
Марья Захаровна. Не остри, а смотри себе под ноги. Женечка, мы через калитку пошли.
Женя. Хорошо, я закрою.
Марья Захаровна. До пятницы, значит...

Марья Захаровна и Николай уходят. Женя продолжает развешивать белье. Из комнаты доносится чей-то голос: «Есть тут кто?», потом из нее на террасу выходят майор и боец с чемоданами в руках. Майор — это Борис Севастьянов.

Борис. Наконец-то. (Бойцу). Ставь их сюда. (Боец ставит чемодан и уходит, Борис подходит к Жене). Этак и всю обстановку вынести можно.
Женя (вздрагивает и оборачивается). Вам кого?
Борис. Не узнаете?
Женя. Стойте, стойте... Неужто товарищ Севастьянов?
Борис. Он самый. Изменился, что ли?
Женя. Борис, какой же вы стали! А ну, покажитесь-ка. Вот Кирке сюрприз, так сюрприз!
Борис. А он где?
Женя. На работе, где же еще. Собрание какое-то. У них каждый день собрание... А вы что же не писали? Так вот вдруг...
Борис. А это для интересу.
Женя. И что ж — совсем или так, в отпуск?
Борис. Да как будто совсем.
Боец (входя с рюкзаком и с какими-то пакетами под мышкой). Товарищ майор, где устраиваться?
Женя. Батюшки, опять знакомый.
Боец. Так точно, гвардии старшина Никулин. Полтора года как уже знакомы с вами.
Борис. Женечка, где бы у вас тут моего «адмирала» устроить?
Женя. Что за вопрос? Конечно, оба у нас остановитесь!
Борис (смеясь). «Адмирал» — это не он, это она — «оппель», машина.
Женя. Ах, машина! Ну, что же, и машину устроим. Здесь в саду разве плохо?
Борис. Замечательно. Слышишь, Никулин, заводи сюда. Ворота есть у вас какие-нибудь?
Женя. А вы уж забыли? В этом саду воевали...
Борис. Всего не упомнишь, Женечка.
Женя (бойцу). Заводите прямо в ворота направо от подъезда. Вон туда, вот.
Боец. Ясно. (Уходит).
Борис. А куда чемоданы разрешите? На террасе не помешают?
Женя. Господи, ради бога... Устраивайтесь, как вам удобно. Я сейчас кончаю. Две рубашки осталось.
Борис переносит чемоданы и возвращается.
Борис. Ну-с, рассказывайте...
Женя. Да что ж нам рассказывать? Это вы по Европам наездились, насмотрелись. Из Германии сейчас?
Борис. Из Германии. И прямо к вам. Без разрешения даже. Так приказал Никулину — держи прямо на Кузнечную тридцать восемь дробь семь.
Женя. Правильно. А куда ж еще? Вот Кирка будет рад. Вы представить себе не можете.
Борис. Очень даже представляю. Поэтому и приехал. А у вас, значит, все по-прежнему?
Женя. Да вроде, как будто. Мама в поликлинике работает, Николай в школу ходит.
Борис. А как здоровье... Марьи Захаровны? Не ошибся, кажется?
Женя. Ничего. Спасибо. Приехали б на пять минут раньше, застали бы их. Поехали с Николаем к сестре на три дня погостить. Выходные у мамы набрались.
Борис. Чудесно. Ну, а вы как? Учитесь, служите?
Женя. Институт кончаю. (Указывая на чертежные доски). Вон видите, дипломный проект мой лежит.
Борис. Молодцом, молодцом, так и надо... Ну, а Кирка, Кирка как, супруг ваш многоуважаемый?
Женя. Да что Кирка. Работает Кирка.
Борис. Где, как, кем? Из писем я что-то ничего не понял.
Женя. В управлении работает.
Борис. В каком это еще управлении?
Женя. Архитектурно-планировочном. Райком его туда послал. Заместителем по хозяйственной части.
Борис. Хо-хо. Не плохо, совсем не плохо.
Женя. А бог его знает.
Борис. А что?
Женя. Да ничего.
Борис. С работой, что ли, нелады?
Женя. А ну его... Придет — сам расскажет. Мыться будете?
Борис. Не откажусь. (Осматриваясь). Теперь узнаю. Вот это тот самый забор, где Кирку ранило. А здесь пулемет наш стоял. А где у вас кран?
Женя. Разрешите, я вам полью.
Борис (моется). А у нас в Пильнице... У нас, я говорю... Теплая и холодная вода. Специальный кран для горячей, специальный — для холодной...
Женя. У нас зимой трубы лопнули. Вот и приходится... (Прислушиваясь). Стойте. По-моему, Кирка пришел. (Подталкивает Бориса к кустам). Спрячьтесь, спрячьтесь...

В комнате появляется Кирилл. Он что-то ищет у письменного стола, затем выходит на балкон. Он по-прежнему в военной форме, но без погон. Несколько осунулся, вид усталый.

Женя. Ну?
Кирилл. Что, ну?
Женя. Чем собрание кончилось?
Кирилл. Собрание? А чем собрания кончаются? Расходятся по домам.
Женя. А с Бережным как? Не сцеплялся?
Кирилл (ищет что-то на чертежном столе). Ты не видела одной папки? С завязками такая?
Женя. Нет, не видела. Посмотри на этажерке.
Кирилл. Смотрел.
Женя. Я на столе у тебя ничего не трогаю. (Пауза). Ты никуда больше не пойдешь?
Кирилл. Никуда. (Продолжает поиски). Приготовь мне на завтра карточки, пожалуйста.
Женя. Какие карточки?
Кирилл. Хлебные, продуктовые. Все.
Женя. Зачем?
Кирилл. Нужно... Вот голова дырявая. Как решето стала. Помню же, что сюда положил.

Борис на цыпочках подходит сзади к Кириллу и закрывает ему глаза. Несколько секунд оба возятся. Наконец, Кирилл вырывается и оборачивается. Оба застыли.

Кирилл. Борька!
Борис. Борька. (Бурно обнимаются).
Кирилл. Ах ты, собачий сын! И ни слова же, ни строчки!.. (Отрываются, наконец, друг от друга). Ну, покажись, негодяй. Майор!
Борис. Майор.
Кирилл. И грудь блестит — аж жмуришься. Молодчина, молодчина... И выглядишь ты... Орел, честное слово, орел!
Борис. А тебя немножко того... Похудел малость... Работы много?
Кирилл. Хватает... Это вы там, в Германии, сейчас как на курорте, а мы...
Борис. Герои тыла?
Кирилл. Герои, что и говорить.
Борис. Так-то оно, значит...
Кирилл. Так-то.
Борис. Живем, значит?
Кирилл. Да, понемножку... А ты? Что же ты не писал, подлец? Последняя открытка от тебя была... когда, Женечка? В феврале, что ли? Ну да, в феврале. Полгода почти.
Борис. Война, брат, сам знаешь, а потом мир...
Кирилл. А значит, и рюмочка... Кстати, Женя, как у нас там насчет этого самого?..
Борис. Отставить! У меня «бимбер» польский есть. Как слеза прозрачный...
Кирилл. Бимбер так бимбер. Женечка, позаботься о столе. Я думаю, мы здесь, на чистом воздухе.
Женя. Можно тебя на маленькое совещание?.. Семейное... Разрешите, Борис?
Борис. Никаких совещаний. Накрывайте на стол. Остальное я на себя беру. Никулин! Оторвись-ка там на минутку... Сейчас мы по всем правилам завернем.

Входит Никулин.

Никулин. Здравия желаю, товарищ капитан.
Кирилл. А! Здоров, друг! (Крепко жмет руку). Шофером, что ли, стал?
Никулин. Так точно, товарищ капитан. Сто тридцать километров по любой дороге, как часы.
Борис. Организуй-ка нам, Никулин, как полагается.
Никулин. Понятно.
Борис. С хозяйкой свяжись. Она здесь самая старшая. Только не тяни особенно.
Никулин. Есть — не тянуть.

Никулин уходит. В течение последующего разговора возвращается и вместе с Женей возится у стола, вынесенного из комнаты на террасу. На стол ставится электрическая лампа с абажуром.

Борис (направляясь к чемоданам). Да, а я вам тут... кое-чего... деньги девать было некуда...
Кирилл. Ты что, демобилизовался?
Борис. Почти. В Москву только съезжу... Это вам, Женечка... (Подает флакон духов). Коти, шик паризьен.
Женя. Спасибо, Борис. Поставьте на комод, у меня руки заняты.
Борис. Слушаюсь. А это — Николаю. Пусть снимает. (Вынимает фотоаппарат). Тут катушки с пленкой... тут всякие причандалы для проявления...
Кирилл. Хороший аппаратик. «Цейсе», что ли? И светосила, дай бог, два и три. Точно такой у Казанского был. Помнишь, как он одолевал нас на Донце? И в фас, и в профиль?
Борис. Хо-хо! Да я тебе сейчас целую кучу его фотографий покажу. В Берлине он нам буквально шагу ступить не давал. (Вынимает из чемодана альбом). Я, правда, плохо получился...
Кирилл. А это кто? Неужто Кибрик? Как усы человека меняют!
Борис. А этого узнаешь?
Кирилл. Стой... сейчас вспомню... Как его?.. Врач полковой, у которого мы всегда еще..
Борис. Он самый. А это?
Кирилл. Погоди, погоди... Не Никитенко?
Борис. Нет, Никитенко погиб. За два дня до конца войны. От фауст-патрона.
Кирилл. Жалко парня... Тихий такой, скромный был. А этот, как его, фу, черт! — стал уже фамилии забывать. Который медали свои все зубной пастой чистил?
Женя. Прошу к столу. Можете и здесь продолжать.
Борис (направляясь к столу). Кравченко, что ли?
Кирилл. Кравченко, Кравченко. Землянки свои все маскировал, Чтоб «рама» не увидела.
Борис. Кравченко — не знаю. Его на Висле еще, по-моему, ранило. Да! Знаешь, от кого тебе большой привет? Никогда не догадаешься!
Женя. Господа офицеры, оторвитесь-ка от своих воспоминаний.
Кирилл. Сейчас... От кого?
Борис. От Фильки твоего.
Кирилл. Врешь. Ты же писал, что он на мине подорвался.
Борис. Выжил. Здоровый же, как бык... Младшим лейтенантом стал.
Кирилл. Вот черт курносый! Слышишь, Женя, Филька-то мой? Догоняет меня понемножку.
Женя. Слышу, слышу. Садитесь уж, ради бога.
Борис и Кирилл садятся к столу. Никулин направляется к выходу.
Женя. А вы куда?
Никулин. Разрешите мне с машиной сначала...
Борис. Нет, друг, так не годится. Садись. (Никулин садится). За что же эту чарку?
Кирилл. За ребят, конечно!
Борис. И за вас в том числе, Женечка, и за мамашу вашу. За то, что сохранили для Родины такого вот орла!
Кирилл. А ну тебя. Завелся уже...
Борис. А теперь за то, что война кончилась, будь она трижды проклята. Четыре года! Четыре года, черт возьми! И живы остались! Хо-хо! Даже странно как-то — сидим за столом, белая скатерть, тарелочки, бутылочки всякие уксусные. А?
Кирилл. И никто нигде не стреляет, И никакой связной сейчас не прибежит и не скажет: «Товарищ майор, по тревоге».
Борис. Эх, Кирка, не дотянул ты с нами до конца! Победы-то настоящей не видел.
Кирилл. Давай.
Борис. Хороший «бимбер»? А?
Кирилл. Силен. Ничего не скажешь.
Борис. В Перемышле, на самой границе уже, у пацана какого-то купил... Ну, да ладно. Рассказывай о себе.
Кирилл. Да что же рассказывать?
Борис. Знаю, знаю. Не скромничайте, товарищ начальник. Все знаю. И приветствую. Так и надо. Сразу быка за рога. Правильно, Женя? Правильно. Ну, по этому поводу...
Никулин. Нет, мне не надо, товарищ майор.
Борис. К машине все рвется.
Никулин. Да, разрешите, я с ней, пока еще видно, закончу, тогда уж...
Борис. Ну, бог с тобой — иди...
Никулин. Хозяюшке спасибо.
Женя. Пожалуйста.
Никулин уходит.
Борис. Так-то оно... А вот вид твой мне что-то не нравится. Худой больно. Плохо его кормите, Женя.
Женя. Его покормишь! Приходит в двенадцать, уходит в семь. Сегодня еще какое-то чудо — рано вернулся.
Борис. Вот это уж напрасно. Работа работой, а... помнишь, как наш полковник говорил: «Грош цена тому офицеру, который за своих солдат все делает».
Кирилл. А у меня и солдат-то почти нету... Да к тому же...
Борис. Понимаю, понимаю.
Кирилл. М-да... Ну, ин вино веритас.
Борис. И жилище твое мне что-то не нравится. Летом еще туда-сюда, а зимой. Ты, что ж, намерен всю жизнь в одной комнате прожить?
Женя (иронически). Он слишком занят, чтобы о таких мелочах думать.
Борис. На такой работе, орденоносец. Неужели более приличную квартиру не можешь достать?
Кирилл. А чем эта плоха? Собственный сад, огород, что еще надо? Другие завидуют еще.
Борис. Брось дурака валять. Я серьезно.
Кирилл. Серьезно?
Борис. Вполне.
Кирилл. Вот что значит — за границей побывал, комфортом насладился. А в Сталинграде этот самый тип ко мне в землянку приходил и все вздыхал, завидовал: «Как барин,— говорил,— живешь». А земляночка-то — два метра в длину, полтора в ширину и до смерти четыре шага. (Запел куплет из «Землянки»). Эх, Борька, Борька! Вернулся бы я сейчас к себе в батальон... К Фильке своему курносому... Парень-то какой был, Женя!.. Отдай все! (Еще один куплет). Так-то оно, брат... Давай-ка еще по одной...
Женя. А может — хватит?
Кирилл. Тебе хватит. Тебе работать надо, а мне... Кстати, ты в Арктике был, Борька?
Борис. В Москве, что ли, на Петровке?
Кирилл. Да не в кафе, а в настоящей, на севере?
Борис. Нет. А что?
Кирилл. Да ничего. Хорошо, по-моему, там. Снежок кругом. Белый, гладкий, пушистый. И воздух хороший, комаров нет. Поехали туда? А? Плюнем на все и поедем... Будем охотиться, на лыжах ходить. А по ночам прислушиваться, как белые медведи вокруг нашей хижины бродят... Хорошо, ей-богу, хорошо... Снега и льды... И северное сияние. Ты видал когда-нибудь северное сияние? Нет?
Борис (подмигивает Жене). Заговариваться стал.
Кирилл. Так не соблазняет, значит; Арктика?
Борис. А чего я там не видел? Медведей белых? Так на то зоопарки придуманы.
Кирилл. Эх, вы...
Борис. Что мы?
Кирилл. Жилки в вас этой нет...
Борис. А ну ее к дьяволу, эту жилку. Мы люди темные, нам абы гроши и... квартирку хорошую. Нагулялись. Правда, Женечка?
Женя. Не так-то это просто.
Борис. Что? Квартира? Ер-р-рунда! Погоны у нас майорские... Голосок тоже ничего... Р-р-равняйсь!.. Смир-р-рно! (Подходит по всем правилам к Кириллу). Товарищ гвардии капитан, вверенный вам батальон выстроен для... Чего ты скис, Кирилл?
Кирилл. Я? Вовсе не скис... Просто...

Неожиданно гаснет свет.

Борис. Что за черт!
Женя. А это каждый вечер. Зажги лампу, Кирилл.
Кирилл. Где она?
Женя. На комоде, по-моему.
Кирилл. Спички. Дайте спички кто-нибудь.
Женя. Куда ты их дел? Я тебе утром дала?
Борис. Прелести тыловой жизни. (Зажигает зажигалку).
Женя. Да, с турбиной там что-то... никак не наладят электростанцию.
Кирилл (с лампой в руках). По-моему, в ней керосина нет.
Женя. Ах ты, господи... Совсем забыла.
Кирилл. А в примусе? Я из примуса перелью.
Женя. И в примусе пусто. Дай мне бидон. Корсунские мне два литра должны. Зажгите свечку пока.
Борис зажигает свечку. Женя уходит. Пауза.
Борис. Кирка, в чем дело?
Кирилл (рассеянно). А?
Борис. В чем дело, спрашиваю. Жени нет — говори прямо.
Кирилл. А я и при Жене могу.
Борис. Что ж тогда? (Пауза). Жизнь скрутила?
Кирилл. Эх, Борька, Борька... Жизнь не жизнь, но... В трех словах не скажешь. Есть там еще что у нас? Рад я тебе, черт полосатый, прямо... Давай-ка я тебя... (Крепко обнимает и целует). Вот оно как, Борька... И вся-то наша жизнь—борьба... Борьба?
Борис. Борьба. А к чему ты это?
Кирилл. А ни к чему. Просто так... Ты когда в запас уходишь?
Борис. В Москву вот только съезжу и назад.
Кирилл. К нам, что ли?
Борис. А как же... Город ваш хороший, ничего не скажешь, в освобождал я его, и ты здесь, так что...
Кирилл. А работа?
Борис. Найдется. Строителю, да чтоб работа не нашлась. К тебе, например, в управление пойду.
Кирилл. А ну его... (Ходит. Остановился). Едем на Донбасс.
Борис. Фу-ты, черт! Опять — едем. То Арктика, то Донбасс.
Кирилл. Там люди нужны. Знаешь, как нужны?
Борис. А здесь?
Кирилл. И здесь нужны... Только...
Борис. Что только?
Кирилл. Характерами, как говорят, не сошлись.
Борис. Характерами не сошлись. М-да... Не умеешь ты жить, дорогой товарищ, ей-богу.
Кирилл. Что ж поделаешь?
Борис. Научиться не мешало бы. Смотрю я вот на вас с Женей, на жизнь вашу...
Кирилл. И не нравится тебе она? Да?
Борис. А чему тут нравиться? Крышу и то за полтора года отремонтировать не удосужился — вон разводы какие.
Кирилл. Знаешь что, Борька?.. Поговорили и хватит. Поставим точку.
Борис. А может, двоеточие? Не понимаю, почему ты увиливаешь? Только заведу я речь о жизни, так сказать, как ты сразу...
Кирилл. Увиливаю? Нет, не увиливаю, а просто... В общем... ладно... Хочешь о жизни, можно и о жизни...
Борис. Трудная? Да?
Кирилл. Но при желании можно и легкой сделать. Понял? И в этом-то и вся трудность.
Борис. Легкой? Интересно.
Кирилл. При известном стечении обстоятельств, конечно. (Усмехнулся). Ну, а у меня оно как раз есть, это стечение.
Борис. Ну, и?..
Кирилл. Ну и выбирай, что сердцу милей. А выбор простой. Или с Бережным — это директор мой, Бережной, — или против него. Одно из двух. Или живи с ним душа в душу, чмокайся, плюй на все, или...
Входит Женя с бидоном.
Женя. Насилу пол-литра у Корсунских достала. Всех обходила. Ни у кого нет керосина... Чай поставить? Будете пить?
Кирилл. Я — нет, а Борька — не знаю.

Пауза. Женя заправляет лампу. Кирилл уходит в комнату, затем возвращается.

Кирилл. Женя, я тебя просил — карточки мне найти.
Женя. Зачем? Я на два дня хлеб взяла.
Кирилл. При чем тут хлеб? Сдать их мне надо.
Женя. Куда сдать?
Кирилл. В управление.
Женя (протягивает карточки). Зачем же их сдавать?
Кирилл. Зачем, куда... Закон такой есть — уходишь с работы, карточки сдавать надо.
Женя. С какой работы? Ничего не понимаю.
Кирилл. Что тут понимать? Просто я подал заявление об уходе. Вот и все. Какие тут мои? Красные, что ли?

Пауза.

Женя. Это ты серьезно?
Кирилл. Нет, в шутку.
Борис. Второе «или»? Да? (Кирилл ничего не отвечает). Толково, толково. А дальше что?
Кирилл. Дальше? В ЦК пойду.
Борис. Красиво, ничего не скажешь... А жить?
Кирилл. Жить, чтоб бороться и любить... Или как там у него? Чтоб что-то и что-то... Забыл. Шкаф продадим, рояль. Только место занимает. А Рахманинов из Николая все равно не получится — слон на ухо наступил... Морковь, карточка есть, так что как-нибудь выкрутимся... (обнимая одной рукой Женю). А Бережного в управдомы переквалифицирую. Как пить дать — увидишь.
Борис. Ну, тогда за будущего управдома!

Занавес

Акт третий

Картина четвертая

Комната в квартире Бориса. Заграничная мебель — гладкая, блестящая, с обилием зеркального стекла и раздвижных дверец. Диван, рояль, приемник. Борис, сидя в кресле, говорит по телефону.

Борис. К черту!.. Ничего подписывать сегодня не буду... Завтра, завтра... Не то что устал, а... Ты что сейчас делаешь? Приезжай тогда ко мне... Да... Что-то вроде новоселья... Никого... Только Ладыженские... Ага, начальник мой бывший... Смотри же, бумаг никаких не привози,— все равно, подписывать не буду... Да! Насчет Мордвинова... Опять прошляпил? Рядом на постройке вокзала балки штабелями лежат, не знают, что с ними делать, а у нас горы цемента. Ребенок, и тот догадается, как поступить надо, а он... В общем приходи — поговорим... Мне тоже надоело... Ладно.. Жду, значит.

Кладет трубку и ложится с газетой на диван. Звонок в передней. Борис выходит и возвращается через несколько минут вместе с Женей.

Борис. А где остальные?
Женя. Немного позже придут. Кирилл еще из редакции не вернулся. А я просто обалдела от своих чертежей — решила прийти пораньше, Вале помочь.
Борис. Она на минутку за угол, в гастроном побежала — купить там чего-то. Садитесь, отдыхайте. Устали?
Женя. Устала.
Борис. По-моему, даже похудели.
Женя. Похудела — три ночи, не разгибая спины.
Борис. Что — защита скоро?
Женя. Через неделю... двенадцатого.
Борис. Вот и прекрасно. Защищайте поскорей свой диплом и поступайте ко мне. Строительство у меня не малое, архитекторы нужны. В два счета устрою в наше проектное бюро.
Женя. Дайте защитить сначала, а потом уже... (Осматривая комнату). А квартира-то у вас, действительно... прямо картинка из иностранного журнала.
Борис. Львовская мебель, что вы хотите...
Женя. Но для стиля надо не Шишкина, а какого-нибудь Леже или Озанфана...
Борис. Это уже Валя выбирала. По мне, хоть Шишкин, хоть Лышкин — один шут, паутину только собирают.
Женя. Батюшки, и рояль даже!
Борис. А как же.
Женя. Кто же у вас играет?
Борис. Вы...
Женя (подходит к роялю и берет несколько аккордов). Хороший. «Стенвей». И даже не расстроен. (Садится за рояль). Вы знаете — мы свое пианино продали, и так скучно без него, прямо... (Играет ноктюрн Чайковского). Эх, Борис, как иногда хочется чего-нибудь такого...
Борис. Чего?
Женя. Не знаю даже чего... Хоть неделю, хоть день, хоть час не думать о хозяйстве, корытах...
Борис. А кто вам мешает?
Женя. Не задавайте глупых вопросов.
Борис закуривает.
Женя. «Люксы» курите? А мой больше на махорочке сидит.
Борис. Сами виноваты.
Женя. Почему — сами?
Борис. Потакаете во всем своему Кириллу, умиляетесь его идиотским выходкам — потому и сидите на махорочке.
Женя. Каким выходкам?
Борис. Не делайте таких глаз, Женечка, вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
Женя. О Бережном, что ли?
Борис. А о ком же?
Женя. Что старое поминать?
Борис. Старое или не старое, но скажите мне так, положа руку на сердце, — для чего все это нужно было?
Женя. По-моему, вы прекрасно знаете для чего.
Борис. Бросьте, Женечка! Не такое сейчас время. Ах ты, боже мой. Щепетильность какая. Дверью хлопнул. Ушел. Не хочу больше тут оставаться... И целый месяц сидеть потом без работы, загонять вещи, и только потому, видите ли, что директор у них не кристальной чистоты... Простите, Женечка, но Кириллу не шестнадцать лет, и пора уже на вещи смотреть глазами трезвого человека, а не Чацкого какого-то... Ах, какой я благородный, посмотрите на меня. У того хоть средства были, мог все. себе позволить, а у Кирки шиш! Гроша ломаного за душой... А еще туда же, в поднебесье...
Женя. При чем тут Чацкий? Просто Кирилл честно...
Борис. Честно? Женечка, помилуйте! Да с этой честностью... И нашел с кем связываться. Да вы знаете, что это за субъект — Бережной? Нет. А я знаю. Парень — во! Зубами железо перегрызет. Он вашего Кирилла с головой слопает, а честностью его хваленой закусит только. Помяните мое слово.
Женя. Знаете, Борис, если б все, что вы сейчас говорили, было действительно так,— ей-богу, для чего же жить тогда?
Борис. Ну, это уж слишком, Женечка.
Женя. Нет, нет, что бы вы там ни говорили, а я знаю...
Борис. Что не Бережной Кирилла, а Кирилл Бережного одолеет. Да? (Смеется). Чудная вы девушка, Женя, ну прямо прелесть, но нельзя же все-таки против логики вещей идти... А Кирилл этого не понимает, и что еще хуже — не хочет понимать.
Женя. Я тоже не понимаю.
Борис. Вот я и учу вас... А вы его, чтоб умнее был, и глупостей не делал... Ну, на кой дьявол ему эта редакция, скажите на милость? Быть ответственным работником крупного учреждения и стать вдруг завом какого-то там отдела писем в газете. Блестящая карьера, нечего сказать.
Женя. При чем тут карьера?
Борис. А при том, что... Не могу я смотреть, когда такой вот парень, как Кирилл, и вдруг... С утра до поздней ночи в чужих кляузах копошится. Тому — то, тому — се, а сам в оборванной шинелишке бегает. Эх, попал бы он ко мне в руки, я б уж из него... Стойте! Стойте! А что, если мы... Ведь это же проще простого. И как это мне раньше в голову не приходило...
Женя. Что?
Борис. Блестящая мысль. Гениальная! Я — гений! И дурак, безмозглый дурак... Ведь мы с Ковалевским две недели уже головы ломаем, как избавиться нам от одного бездельника. И ничего придумать ни можем — не знаем, кем заменить... Вот балда...
Женя. Где это?
Борис. Да у меня, в строительном тресте, которым я имею честь, руководить. Вы подумайте — две недели...
Женя. Не пойдет.
Борис. Почему?
Женя. Потому. Будто... Будто вы его не знаете.
Борис. Обломаем, Женечка, обломаем... Только помогите мне. (Звонок в передней) О! Он, должно быть... Возьмем его сейчас в оборот, живым не выпустим... Договорились?
Женя. Посмотрим там.
Борис выходит в переднюю и через минуту возвращается с Валей, Николаем и Марьей Захаровной. Немного погодя входит Кирилл.
Борис. По дороге встретились?
Валя. У самого парадного.
Кирилл (входя). Кричите «ура»!
Женя. Зачем?
Кирилл. Кричите «ура», говорю!
Женя. А дальше что?
Кирилл. Кричите «ура»! Раз, два, три.
Борис, Женя и Валя (несколько растерянно). Ура!
Кирилл. Громче!
Борис. Ты что, с ума сошел?
Кирилл. Кричи! Три раза надо!
Борис, Женя, и Валя. Ура, ура, ура!
Кирилл. А теперь... (вынимает из кармана газетные гранки). Читайте и завидуйте! В завтрашнем номере будет напечатано.
Женя (читает). Не может быть! Вот это действительно! Нате, Борис, читайте.
Борис (читает). Здорово — ничего не скажешь!
Женя. Всю компанию, значит? И Бережного, и Орловского, и Тахтарова?
Кирилл. Всю! Подчистую?
Борис. Ну что ж, Кирка, от всей души... (Обнимает).
Кирилл. Эхма! (Обнимает вдруг Женю и кружится с ней по комнате).
Женя. Кирка, Кирка! Руку вывихнешь!
Кирилл. Музыку!
Николай, подсев к роялю, играет что-то очень бравурное. Кирилл по очереди кружится со всеми — с Валей, Марьей Захаровной, Борисом, пока в изнеможении не падает на диван.
Кирилл. Ну, что вы на это скажете, а? Ведь никто не верил... Кроме Женьки с Марьей Захаровной...
Николай. И меня!
Кирилл. Ну и тебя... И то вы делали только вид, из солидарности, знаю я вас... Бережной! Да у него такие связи.
Женя (Борису), Ну, так кто кого съел, уважаемый Борис Николаевич?
Борис. Ну, сдаюсь, сдаюсь... (Наклонившись к ней). Про уговор наш не забыли?

Звонок в передней.

Борис. Валя, Ковалевский, должно быть. (Жене). Марью Захаровну сейчас обработаю. Марья Захаровна, можно вас на минуточку.
Марья Захаровна. Пожалуйста. (Отходит в сторону).

Валя выходит в переднюю и возвращается с Ковалевским.

Ковалевский (весьма бодро). Привет гостям и хозяевам! (Обходит всех, пожимая руки, говоря каждому: «Ковалевский, Иван Георгиевич». Подойдя к Вале, которая стоит у рояля, щелкает по нему пальцами). Ну как, ничего инструментик?
Валя. Ничего.
Ковалевский. Сразу комната заиграла...
Валя. А если б был коричневый, как я говорила, еще лучше заиграла бы.
Ковалевский. Не уверен. Черный цвет самый благородный.
Валя. К этой мебели и обивке? Да что вы... У Самарских, например, из розового дерева — вы видели? Нет? Ну просто слов не найдешь. Кстати, за вами еще должок, Иван Георгиевич.
Ковалевский. За мной?
Валя. Уже и забыли? Ай-ай-яй... Нехорошо, нехорошо. Сначала обещать, а потом... Подумайте вот хорошенько, припомните.
Борис (Марье Захаровне). Договорились, значит?
Марья Захаровна. Попытайтесь.
Борис. Чудесно. (Отходит от Марьи Захаровны). Ковалевский!
Ковалевский. Я.
Борис. Ко мне.
Ковалевский (Вале). Простите, зовут, ничего не поделаешь. (Подходит к Борису).
Борис. С Кириллом познакомился? На место Мордвинова его хочу.
Ковалевский. Ну что ж, если парень стоящий...
Борис. Упрямый только. Обработать надо. Поможешь?
Ковалевский. А как же.
Борис (ко всем). Внимание! Кирилл, ты можешь оторваться на минуту от своей жены? Дома не наговорились?
Женя. Дома с ним, действительно, наговоришься.
Борис. Ладно, ладно, оправдываться потом. Необходимо провести небольшое собрание или — как оно у вас там в газете называется — летучку. (Вале). Тебя я не задерживаю — можешь идти накрывать на стол.
Валя. Пойдемте, Женечка, похозяйничаем...
Борис. Нет, Женя мне нужна.
Валя. Когда освободитесь, приходите, я вам такую вещичку покажу, просто... Нет, нет, не скажу пока. Это видеть надо. (Выходит).
Борис. Прошу внимания. (Николаю) Веди протокол.
Николай. Есть, протокол.
Борис. Докладчик — я. Ответчик — Кирилл.
Кирилл. Прости — это уже не летучка, а судебное заседание.
Борис. Неважно. Не крути приемник, а отвечай на вопросы. Фамилия, имя, отчество, год рождения, национальность, партийность? (Николаю). Записал?
Николай. Место работы — редакция.
Борис. Сколько времени ты там занят?
Кирилл. В редакции? А зачем тебе это?
Борис. Марья Захаровна?
Марья Захаровна. С утра до вечера.
Борис. Ясно. Сколько получаешь?
Кирилл. Миллион.
Борис. Марья Захаровна?
Марья Захаровна. Чуть поменьше...
Борис. Ясно. Приработок есть? Нету. Так и записываем. А ну, подымите-ка ножку, товарищ. Сапожки, бегая по городу, малость стоптали. А новых многоуважаемая редакция не дает. Не положено-с.
Кирилл. Брось дурака валять, Борис. Ты мне надоел...
Борис. Не перебивай. Короче — предлагаю тебе переходить ко мне.
Кирилл. Как — к тебе?
Борис. Очень просто. Ко мне в трест.
Кирилл. Какой там еще трест?
Борис. Господи, боже мой. Вот бестолковый какой! В мой, строительный. Заведовать сектором. Не отделишком каким-то в редакций, а сектором — понимаешь? Сек-то-ром!
Кирилл. Ничего не понимаю.
Борис. А я сейчас объясню. Внимание, товарищи. Взвесим все честь честью. Вот это — редакция, а это — мое строительство. Посмотрим, что перетянет. Что он в редакции имеет? Горы писем, хвосты посетителей, всякие там кляузы, квартирные дела, прокуратуры... И все это за гроши. А у нас? а) Отдельный кабинет с эмалированной дощечкой «Зав. сектором», б) телефон, в) машины пока нет, но к концу года будет «эмочка» — ручаюсь, г) жалованье — в общем будет доволен. А, б, в, г,... д) через год построим дом. Значит, квартира — три комнаты, ванная, кухня, газ.
Николай. И газ?
Борис. А как же.
Николай. Нет, это не годится. Женька без примуса не может.
Женя. А ванная? С горячей и холодной водой, как у вас в Пиль-нице?
Борис. Обязательно.
Николай. Тогда все — круглые сутки стирать будет.
Марья Захаровна. Я соглашаюсь только при условии отдельного кабинета.
Николай. А Женьке будуар. Голубого цвета. Все девчонки почему-то голубой цвет любят. И кровать. Вот такая вот, тоже голубая и с балдахином.
Женя. Не остроумно.
Николай. А что? Ты не любишь голубой цвет?
Женя. Отстань.
Борис. Товарищи, порядочек, порядочек.
Ковалевский. Ты забыл еще насчет поликлиники.
Борис. Да. Обслуживает нас первоклассная поликлиника. Лучшие профессора, светила.
Кирилл. Но, ей-богу же, Борис, мне совершенно безразлично, какие профессора будут меня лечить. Нога моя зажила — хромать не хромаю. А от гриппа...
Борис. Нет, не от гриппа, совсем не от гриппа... Мозги тебе лечить надо — вот что!
Кирилл. Мозги?
Борис. Именно мозги — те, которые здесь, в этой коробочке лежат... Понимаешь, Иван Георгиевич, был ведь когда-то человек человеком. Не без странностей, конечно, но они, так сказать, за пределы норм не выходили. А теперь... В детстве все мы увлекались книгами. Какой-нибудь ученый, изобретатель или врач, ищущий вакцину против не знаю чего там... Жена последние штаны откосит в ломбард, дети ревут... А он — наперекор стихиям — глаза в микроскоп, зубы на полку... Черт с ним, что дети хлеба просят, зато будущие поколения...
Ковалевский (подходя к радиоприемнику и настраивая его). А Кирилл Львович что — и в микробиологии, так сказать? Тоже вакцину ищет?
Борис. Да какой там черт — вакцину! Хорошо бы еще, если бы так! Польза бы еще была. А то... Нет, Кирка, шутки в сторону, я серьезно говорю. Знаешь, как сейчас люди нужны — настоящие, боевые? Как воздух... А ты зарылся, как крот, в свои бумаги и жалобы... Ты, боевой офицер, фронтовик, тебе руководить надо, заправлять, организовывать! Правильно я говорю, Иван Георгиевич? Что он у себя в редакции? Так — ходатай по чужим делам... А у нас — простор, размах, сам себе хозяин.
Кирилл. А я и у себя в редакции хозяин. А вообще — ну тебя к черту! Хочу ужинать! Валентина Сергеевна, как у вас там?
Валя (из соседней комнаты). Сейчас, сейчас...
Борис. Нет, нельзя натощак с тобой разговаривать. Объявляется перерыв на два часа.
Валя (появляясь в дверях). Мужчины, откройте кто-нибудь бутылки.
Ковалевский. С превеликим удовольствием.
Борис. Разреши уж мне, как хозяину. (Выходит в соседнюю комнату).
Ковалевский (Кириллу). А вы это напрасно, ей-богу, напрасно. С Борисом Николаевичем работать...
Николай. На другой день разругаются.
Марья Захаровна. Николай!
Николай. Виноват — душа в душу будут жить. А я у вас на машине шофером. Идет?
Кирилл. Костей потом не соберешь!
Ковалевский (берет со стола и подымает над головой наклеенный на картон проект какого-то дома). А насчет этого что вы скажете?
Женя. А ну, покажите, покажите. Это уже по моей части.
Ковалевский. Прошу, ну как?
Женя. Неплохо. Крыши, может быть, немножко высоковаты, а так... совсем неплохо сделано.
Николай. Дачка — дай бог! Я б в ней пожил.
Ковалевский. А это от твоего дяди Киры зависит.
Кирилл. От меня?
Ковалевский. Так точно — если б у нас работали. А местность какая вокруг — вы б только видели.
Николай. И река есть?
Ковалевский. И река, и лес.
Николай. Дядя Кира, соглашайтесь. Правда,— что вы такого интересного в своей редакции нашли?
Ковалевский. И от города в двух шагах. Фактически даже в черте города.
Николай. И смотрите — утверждено даже. (Читает на проекте). Начальник архитектурно-планировочного управления — Бережной.
Женя. Бывший — надо теперь приписать.
Ковалевский. Почему «бывший»?
Женя. Потому что он теперь уже не начальник управления.
Ковалевский. То есть как это не начальник? Ведь он три дня тому назад мне это подписал.
Женя. Подписал и полетел.
Ковалевский (несколько встревожившись). Погодите, погодите... за что же?
Кирилл. Да всякие там грехи старые...
Ковалевский (облегченно вздыхая). Старые... Ну, бог с ними... Нам даже на руку. Орловский тоже полетел?
Кирилл. А как же. Раз один, так и другой.
Ковалевский. Тогда — все! Мы на этом, можно сказать, просто заработали.
Кирилл. Как заработали?
Ковалевский. А очень просто. Ведь это жулики — Бережной и Орловский — каких свет не видел — люкс, экстра! Что Остап Бендер? — Ребенок! Потеряли всякий стыд — без этого самого разговаривать даже не хотят.
Кирилл. А как же...
Ковалевский. Из-за пустякового дела — подмахнуть там под какой-нибудь бумажкой — приходится целую неделю таскаться.
Женя. А вам что — участок надо было получить?
Ковалевский. Даже не участок, а просто разрешение на снос двух паршивых домиков, которые только портят участок и так или иначе должны быть снесены по плану. И знаете, что они за это спросили?
Кирилл. Что?
Ковалевский. Ну, думаю, самое большое, квартиру кому-нибудь из них отремонтировать. Ладно — нам не трудно, можем. Обойдется нам дача ну не в икс, а в икс плюс еще одна квартира. Черт с ними. Так что вы думаете — оказывается, им не одну, а целых три квартиры сделать надо — Бережному, и Орловскому, и еще какому-то там заму... И в придачу еще вагон цемента и вагон труб. Видали аппетитец?
Кирилл. М-да, недурной.
Ковалевский. И за что, спрашивается? За то, чтобы переписать пятьдесят два на сорок пять.
Кирилл. Какие пятьдесят два и сорок пять?
Ковалевский. Да чтоб разрешили нам не в пятьдесят втором, а в сорок пятом году эти домики снести.
Марья Захаровна. А что за домики?
Ковалевский. Ерунда... Никакой ценности не представляют. Два покосившихся одноэтажных домика — лет-лет и памяти нет.
Кирилл. Пустующие?
Ковалевский. Да нет, живет там кто-то — три или четыре семьи. Во всяком случае не генералы. Расселим их как-нибудь. У нас совсем недурные домишки около вокзала есть с водопроводом, электричеством, вы, вероятно, видели — по левую руку, когда из города едешь.
Кирилл. Погодите, погодите... Я что-то не совсем понял. Значит, вы их выселите, домики снесете, а на их место дачу для своего управления построите? Дом отдыха, что ли?
Ковалевский. Ну, как вам сказать... Не то, что дом отдыха, а... Неужели Борис Николаевич ничего вам не говорили?
Кирилл. Абсолютно ничего.

Входят Борис и Валя.

Борис. Хозяин просит дорогих гостей... Валя. Прошу к столу.
Ковалевский. Наконец-то... А то я уж иссякать стал.
Валя. Прошу, прошу, Марья Захаровна, Женя...
Борис. Умоляю — хвалите ее пирог, не обращайте внимания, что он подгорел.
Валя. Боб!

Все проходят в столовую. Оживленно разговаривая, рассаживаются за столом. В комнате остается только Кирилл.

Борис. Тебе что — особое приглашение? (Направляется в столовую).
Кирилл. Борис!
Борис (в дверях, полуобернувшись). Ну, пошли, пошли.
Кирилл. Можно тебя на минутку?
Борис (подходя к Кириллу). Ну чего? Ведь люди ждут.
Кирилл. Вот то, что сейчас Ковалевский рассказывал здесь о вашей-то даче, это правда?
Борис. О какой даче?
Кирилл. О той, которую вы с ним строите?
Голос Вали. Товарищи, что же вы там?
Борис. Сейчас, сейчас... Ах, это... А что ж он рассказывал?
Кирилл. По-моему, ты лучше меня должен знать.
Борис. Прости, но я не понимаю, о чем ты говоришь.
Кирилл. Не понимаешь?
Ковалевский (входя). Товарищи, сколько можно...
Кирилл. И вы, уважаемый Иван Георгиевич, тоже не понимаете? Да? А ну идите, идите сюда, не бойтесь. Как это вы сказали? Не генералы, протестовать не будут... Или, может быть, это я все сочинил, или мне послышалось? А?
Борис. Кирилл, да что с тобой?
Валя (появилась, испуганная, в дверях). Что случилось?

В дверях появляются остальные, у всех на лицах растерянность.

Кирилл. Борис, или ты сейчас же этого мерзавца...
Ковалевский. Кирилл Львович, я прошу вас...
Кирилл. А я не с вами разговариваю!.. Или ты сейчас же, при всех, выставишь его, или я...
Женя. Кирилл, успокойся!

Пауза.

Борис. Извини, но я просто не понимаю, что у вас тут произошло. Не кипятись, объясни толком. (Ковалевскому). Вы что — поспорили?
Ковалевский (растерянно). Да ничуть... Мирно себе разговаривали... Я проект показывал, рассказывал про Бережного...
Кирилл. Как вы ему квартиры делать собираетесь, чтоб он разрешил вам людей выселить.
Ковалевский. Да вовсе не на улицу, Кирилл Львович, а в прекрасные утепленные бараки...
Кирилл. Вот и живите в них, если прекрасные и утепленные!



Марья Захаровна. Кирюша, успокойся... Ну, прошу тебя...
Ковалевский. Двойная стенка с засыпкой... По нормам это даже...
Кирилл. Вон отсюда!
Ковалевский (пятясь). Вы не имеете права... Вы...
Кирилл. Вы слышали, что я сказал?
Ковалевский (пятясь к двери, Борису). Неужели ты не можешь оградить своих гостей...
Кирилл (делая шаг по направлению к Ковалевскому). Чтоб ноги твоей здесь не было!

Ковалевский исчезает. Продолжительная пауза. Все растеряны. Слышно только, как Марья Захаровна бормочет: «Боже мой, боже мой».

Борис. Я прошу у всех извинения, но... оставьте нас вдвоем. Валя. Да, да... Мы пойдем туда... начнем... А вы потом приходите... Поговорите и приходите.

Все неловко как-то уходят в столовую. Пауза.

Борис. Слушай, Кирка, тебе отдохнуть надо. Честное слово.
Кирилл. Что?
Борис. Отдохнуть, говорю, тебе надо. В санаторий куда-нибудь, нервы подлечить. (Смеется). А то, ей-богу, истеричкой стал. (Пауза. Борис подходит к столику, наливает две рюмки вина и возвращается обратно). Нельзя так близко все к сердцу принимать... Давай-ка стариной тряхнем, капитан. Без этих дам, без всяких там Ковалевских, ну их... Как в старое, доброе время... Помнишь ту ночь? И тост твой? За великую солдатскую дружбу...
Кирилл (берет рюмку и ставит ее на стол). Знаешь что, Борис, давай говорить начистоту.
Борис. Давай.
Кирилл (после паузы). Быть может, Борька, я сейчас и нехорошо поступил... Наверное, даже плохо, я сам знаю... Прийти в чужой дом и вдруг устроить тарарам... Но, ей-богу, когда этот мерзавец с самодовольной мордой начал тут, понимаешь...
Борис. Ладно, чего там вспоминать... Выгнал, так выгнал. Ничего с ним не случится.
Кирилл. Нет — случится! И чем скорей, тем лучше... Раньше или позже, а случится — помяни мое слово. И жалеть о нем никто не будет. Но вот если вместе с ним... В общем, Борька, ведь лучшего друга, чем ты, у меня нет. И вряд ли будет. Два с половиной года, как-никак, вместе провоевали. Это что-нибудь да значит... Не знаю, как для тебя, а для меня... Ведь к каждому твоему слову, к каждому твоему поступку я отношусь так, как будто это я сам сказал, сам сделал...
Борис. Иначе и быть не может.
Кирилл. Не может? Зачем же ты тогда позволяешь всяким проходимцам, всяким там Ковалевским опутывать тебя? Погоди, не перебивай! Я все прекрасно понимаю, все, поверь мне. Я ни минуты не сомневаюсь, что эту дачу придумал не ты, а Ковалевский, и всю эту историю с Бережным и участками затеял тоже не ты, а он... Но если б ты на минутку все-таки задумался...
Борис. Слушай, Кирка, ей-богу, все это яйца выеденного не стоит. Ковалевского, поверь мне, я не хуже тебя знаю...
Кирилл. А раз знаешь — так гони его в шею.
Борис. Ну вот это уже не по-деловому. Какой он там ни на есть, а работник он хороший...
Кирилл. По части постройки дач. Так, что ли?
Борис. Да что тебе эта дача далась, господи прости.
Кирилл. Нет, не дача — черт с ней, с дачей,— а то, что вокруг нее налипло! Все эти сделки...
Борис. Да какие же это сделки, побойся бога! Отремонтировать каких-то там три квартиры...
Кирилл. За то, чтоб вам разрешили людей переселить. Так ведь?
Борис. Да не делай ты, ради бога, из мухи слона.
Кирилл. Прости меня, но мне кажется, что мы с тобой попусту время тратим. (Открывает дверь в столовую). Я иду домой. А вы, как хотите, можете оставаться.
Борис (загораживая ему дорогу). Никуда ты не пойдешь? Слышишь? (Смотрят друг на друга. Из столовой выходят остальные). Чего ты от меня хочешь?
Кирилл. Ты прекрасно понимаешь.
Борис. Нет, не понимаю. И философии твоей тоже не понимаю. Нравится тебе — ходи в одних трусах и наслаждайся этим. А я прожил тридцать лет, четыре года из них провоевал — с 22-го июня по 9-е мая, копеечка в копеечку. Отдыхал только в медсанбатах и госпиталях. Да что говорить... Воевал я? Воевал. Честно? Честно. Не жалел себя? Не жалел. Имею я, в конце концов, право подумать и о своей жизни?
Кирилл. Право? Кроме прав, есть еще и обязанности.
Борис. Ах, обязанности... Вот оно что. Обязанности.. А я что ж, по-твоему, лодырь, паразит, бездельник? На пляже лежу и загораю, когда другие работают. Да знаешь ли ты, на сколько я план по этому кварталу выполнил? Знаешь? Нет. То-то и оно, что нет. А ты сначала спроси, а потом уже и про обязанности там всякие говори.
Кирилл. Хоть на двести процентов... Не интересует меня это сейчас.
Борис. Не интересует? Любопытно. Да ведь вы сами в своей газете только об этом и пишете, дорогой мой. План сейчас — это все.
Кирилл. Нет, не все.
Борис (иронически). Неужели?
Кирилл. Есть и другие обязанности.
Борис. Какие же? Человеческие, скажешь, да? Ты меня просто умиляешь. Ну, прямо баптист. Или, как их там, адвентист какого-то там дня. Ей-богу. Тебе б еще воротничок беленький, молитвенник в руки — и хоть картину пиши... Не нравится тебе, что я жить хочу по-человечески? Так, что ли? Это тебе не нравится? Да? Обязанности... Да если уж на то пошло, так это ты, именно ты, не имеешь права так жить, как ты сейчас живешь... Понял?
Кирилл. Нет, не понял.
Борис. А ты Женю свою спроси. Она тебе скажет.
Женя. Что скажет?
Борис. А как приходится вам и проект делать, и белье стирать, и за пайком бегать... пока он там за что-то воюет. (Кириллу) У тебя ж семья, черт возьми... Три человека семья. Ты на Николая своего посмотри...
Николай. А чего на меня смотреть. Вы лучше на себя смотрите.
Марья Захаровна. Николай, ради бога... Хоть ты уж...
Николай. А чего он про дядю Киру такое говорит? Баптист... А вы хоть и не баптист, а... Я говорить только не хочу.
Борис. Не вмешивайся, когда взрослые разговаривают.
Николай. Думаете, что у вас награды, так уже и учить те? У дяди Киры, может быть...
Кирилл. Прекрати сейчас же, Николай.
Николай. А я и сам разговаривать с ним не хочу... И вообще... (Круто поворачивается и убегает из комнаты).
Борис. Вот, пожалуйста, любуйтесь — истерик номер два. Твое воспитание... Нет, Кирка, нельзя так жить. Ты, собственными руками завоевавший себе право...
Женя. На что? На все и на всех плевать? Это право он завоевал? Не стоило за это воевать, Борис, ей-богу, не стоило...
Борис. Я знаю, за что я воевал.
Кирилл. Ну раз знаешь, о чем же говорить. По-моему, не о чем. Исчерпались... Спокойной ночи, Валентина Сергеевна.
Валя. Спокойной ночи.

Все выходят.

Кирилл (направился к выходу, в дверях остановился). А насчет Ковалевского и домиков около вокзала — подумай. Слышишь?
Борис. А ну тебя... (Кирилл уходит. За ним, один за другим, остальные. Слышно, как хлопает парадная дверь). Ненормальный...
Валя. Давно тебе говорила, а ты все — Кирилл, Кирилл. Дурачок какой-то... Обязанности, права... Права, обязанности... Как граммофон.
Борис. Да замолчи ты, ради бога! Иди спать!

Занавес.

Картина пятая

Та же комната, что и в первых двух картинах. Вечер. В комнате беспорядок, который всегда бывает у закончивших проект студентов — доски со срезанными с них листами ватмана, обрезки бумаги, какие-то рулоны, книги, архитектурные увражи, валяющиеся в разных местах рейсшины, угольники. При открытии занавеса в комнату входят Марья Захаровна, Кирилл, Женя и Николай с букетом цветов в руках. Женя только что защитила дипломный проект.

Марья Захаровна. Поставь его в кувшин, Николай.
Женя. Бог ты мой, что в комнате творится.
Николай. А чем плохо? Видно, что работа кипела.
Женя. Ведь ребята должны прийти. Просто неловко.
Николай. Ничего с ними не случится. У них, будь уверена, то же самое дома.
Женя. И как это я не подумала, голова. Перенесла бы на завтра.
Николай. Очень ты им нужна завтра.
Женя. Ты слыхал, что тебе мама сказала? Поставь букет в Воду.
Николай. Тоже букет — веник. (Ставит цветы в воду).
Кирилл. И не распускай язык, а помоги мне лучше доски убрать.
Марья 3ахаровна. А ты бы прилегла, Женечка, отдохнула. Товарищи твои когда, сказали, придут?
Женя. Да часов в семь-восемь, вероятно.
Марья Захаровна. Ну вот и полежи пока. Небось, со вчерашнего утра даже не присела.
Женя. Особенно уговаривать ее не пришлось. (Снимает с дивана какие-то рулоны бумаги и кладет их на письменный стол). Смотрите, не складывайте их только. Пускай на столе так и лежат.
Николай. Да ложись ты, не путайся под ногами.
Марья 3ахаровна. Николай.

Женя ложится на диван, остальные прибирают комнату.

Женя. Ей-богу, самое приятное в мире занятие — лежать. Месяц бы так пролежала. И скучно не было бы.
Марья Захаровна. А ты знаешь, Женечка, сколько я проспала после государственных экзаменов?
Женя. Сутки, что ли?
Марья Захаровна. Почти. Легла в час ночи и проснулась на следующий день в восемь или девять часов вечера.
Женя. И у тебя тоже было такое странное ощущение? Не то что пустоты, а как-то непонятно. Никуда не надо торопиться, волноваться, что чего-то не успеешь, не доделаешь... Смешно. (Пауза). Три дня ничего делать не буду. Как ты на это смотришь, мать? Пускай Кирилл обед готовит, а я буду валяться и книжки читать.
Кирилл. У Николая как раз «Монте-Кристо», первый том, есть — специально для тебя.
Женя. А чего ты смеешься? Небось, когда лежал на этом самом диване, тоже ничего, кроме «Монте-Кристо», не читал.
Кирилл. Такой уж диван — что поделаешь.
Женя. Николай, Николай, не трогай этого, ради бога!
vНиколай (с чертежами в руках). А что ж, им так посреди комнаты и валяться?
Женя (вставая с дивана). Ах ты, господи. Никогда ничего другому поручить нельзя. Дай их сюда. (Забирает у Николая чертежи и складывает их на письменный стол).
Николай. Музейная ценность...
Женя. Иди-ка лучше в сад, самовар поставь.
Николай. Вот еще, командир нашелся. Где угли? В кладовке?
Выходит в сад. Уборка продолжается. Женя находит на столе какой-то конверт.
Женя. Ты так и не отправил это письмо прокурору?
Кирилл. Какое?
Женя. Да жильцов этих, ты знаешь каких.
Кирилл. Нет, не отправил.
Женя. Почему?
Кирилл. Да так как-то все... Забываю.
Женя. Ты обычно не забываешь таких вещей.
Кирилл. А вот сейчас забыл... Бывает такое.
Женя (подходя к Кириллу). Кирка, ты неправду говоришь.
Кирилл (снимает со стола большую чертежную доску). Открой, пожалуйста, дверь на веранду, я ее туда вынесу. (Выносит доску на веранду).
Марья Захаровна. Женечка, не надоедай ты сейчас ему. Сама видишь...
Женя. Вот я и не могу это видеть. Пятый ведь день уже...
Марья Захаровна. Ну и оставь его в покое.

Кирилл возвращается в комнату.

Кирилл. Женя, а как фамилия этого, что... как его, речной вокзал защищал? В ковбойке, рыженький такой.
Женя. Подгаецкий. Димка Подгаецкий. А что?
Кирилл. Способный, должно быть, парень — да?
Женя. Ничего. Лодырь только.
Кирилл. Он, по-моему, к тебе приходил.
Женя. Ага. Планы помогал наводить. А что такое?
Кирилл. Да ничего. Понравился он мне. Морда славная и держится свободно, будто это совсем не защита, а так что-то... (Пауза). А девушка эта? Второй или третьей защищала. Имя у нее еще какое-то странное — не то Изольда, не то Ираида?

Пауза.

Женя. Кирилл.
Кирилл. Что?
Женя. Почему ты к Борису не ходишь?
Кирилл. К Борису?
Женя. Да, к Борису.
Кирилл. Не понимаю, какое это отношение имеет к тому, что я тебя спрашиваю.
Женя. А никакого... Ох, Кирка, Кирка... Думаешь, я ничего не вижу, не чувствую?
Кирилл. Давай не будем говорить об этом, Женя.
Женя. Почему не будем?
Кирилл. Потому...
Женя. Кирилл, не разговаривай со мной так. Мне неприятно.
Кирилл. Прости, Женя, в другой раз когда-нибудь поговорим. Сейчас гости твои придут.
Женя. Ну и бог с ними, с гостями... А письмо все-таки надо отправить, Кирилл.
Кирилл. Что ты пристала ко мне с этим письмом? Когда надо, тогда и отправлю. Мое дело.
Женя. Нет, не только твое.
Кирилл. Не учи меня, пожалуйста.
Женя. Я не учу тебя, а просто спрашиваю. Просто я не понимаю, не укладывается у меня в голове, почему ты...
Кирилл. Потому что я с Борькой два с половиной года провоевал. Вот почему. Понятно теперь? С первого дня формировки. Вот так вот, рядом... От Москвы до Сталинграда и от Сталинграда до Днепра. А ты еще спрашиваешь, почему я письмо не отправляю. Да потому, что жду... Понимаешь — жду! Потому, что где-то вот тут все время копошится — не может, не может, не может Борис такого сделать...
Женя. Но все-таки сделал?
Кирилл. Сделал. Но почему? Может, просто запутался... А может, просто тогда, при всех... Ну, как тебе сказать... Просто стыдно было ему сдаться. У него ведь тоже характерец — дай бог. А теперь сам, может быть, сидит и не знает, как из всего этого...
Женя. Чего ж ты ждешь? Вот и пойди к нему.
Вбегает Николай.
Николай. Ну и угли, будь они прокляты, — голова даже закружилась... Где гитара? Куда вы гитару дели?
Звонок в передней — три раза.
Николай. Вот гости уже идут. (Подталкивает Женю к креслу). Садись, садись скорей! Вот неповоротливая. Сейчас же по всем правилам...
Женя. Да мне переодеться еще надо.
Николай. Потом переоденешься. Садись.

Кирилл выходит в переднюю.

Николай (усаживает Женю в кресло и становится на одно колено возле нее). Но-во-рож-денному архитектору — Евгении Петровне — слава! Гордости нашей архитектуры...

Входит Борис. За ним Кирилл. Николай, несколько растерянный, умолкает.

Борис. Можно?
Кирилл. Заходи.
Борис. Добрый вечер.
Марья Захаровна. Добрый вечер.
Николай. Здрас-сте...
Марья Захаровна. Раздевайтесь.
Борис снимает плащ, ищет куда бы повесить, затем кладет на диван. Все это в полном молчании. Марья Захаровна выходит на балкон.
Борис (подходя к Жене). Здравствуйте, Женя.
Женя. Здравствуйте.
Борис. Ну, как?
Женя. Что, как?
Борис. Защитили?
Женя. Защитила.
Борис. Хорошо?
Женя. Ничего.
Борис. Поздравляю тогда.
Женя. Спасибо.
Борис. Так-с... Значит, уже архитектор?
Женя. Архитектор... (Пауза). Простите, мне надо там...

Женя выходит в сад. За ней Николай. Пауза.

Борис. Не ждал?
Кирилл. Нет... Ждал.
Борис. Забудем?
Кирилл. Забыть легче всего, Борис...
Борис. Нехорошо тогда получилось. Сам понимаю. Черт знает что... Сцепились вдруг из-за какой-то там чепухи. Я потом, знаешь, целый вечер злой, как собака, был. Уснуть не мог... В общем, ну его к дьяволу, не будем вспоминать... (Пауза). Кирка, я за помощью к тебе. Плохи мои дела.
Кирилл. А что?
Борис. Ковалевский засыпался.
Кирилл. Один?
Борис. Если б один...
Кирилл. Ты что ж, не ждал этого?
Борис. Не то, что не ждал, а... Короче, завтра бюро райкома, и меня с Ковалевским вызывают туда.
Кирилл. Что ж, придется пойти.
Борис. Придется-то, конечно, придется, но... Сам понимаешь, чем все это может обернуться, так что... Одним словом... (Пауза). Слушай, ты говорил как-то, что этот самый, как его... Ну, в общем, что ты знаешь Левченко, первого секретаря, что он в твоем деле с Бережным деятельное участие принимал. Славный, мол, парень, говорил.
Кирилл. Ну как тебе сказать, как будто ничего...
Борис. Поговорил бы ты с ним. А? Если райком тебе тогда помог...
Кирилл. Мне? Разве он мне помог?
Борис (теряя сдержанность). Ах ты, господи... да не все ли равно... Хоть сегодня уж не философствуй. Сейчас надо сделать так, чтоб... В общем, дело заворачивается неважно... И, понимаешь...
Кирилл. Что ж я ему должен говорить?
Борис. Ну, что ты знаешь меня, что мы вместе воевали, что я такой-то и такой-то...
Кирилл. А какой ты?
Борис. Как какой? Какой был, такой и остался.
Кирилл (вынимает из кармана письмо). Тогда прочти это.
Борис. А что это такое?
Кирилл. Письмо.
Борис. Какое там еще письмо?
Кирилл. А от этих самых, которых ты переселяешь.
Борис. Разве мне до них сейчас?
Кирилл (прячет письмо). Не до них... Тогда извини.
Борис. А чего они там пишут? Покажи-ка. (Читает письмо). М-да... И откуда они все это узнали? Ты, конечно, хода ему не дашь?
Кирилл. А это от тебя уж зависит.

Пауза. Борис молча рвет письмо.

Кирилл. Ты с ума сошел!
Борис. Я надеюсь, ты его никому не показывал?..
Кирилл. Как я мог его не показывать?
Борис. Черт! Разве можно так поступать? А если в райкоме узнают? Что тогда?
Кирилл. Тогда придется положить партийный билет.
Борис. Кирилл... Ты что? Я, ведь...
Кирилл. Что — Кирилл? Что — ты? Я знаю, что говорю. Я сам тебе рекомендацию давал. И помню этот день. Пятнадцатого октября сорок второго года. Вечером. Во второй роте... Помню каждое слово этой рекомендации. Понимаешь — каждое слово, каждую запятую. И мне стыдно теперь. За себя стыдно... И за тебя...
Борис. Слушай, Кирилл, давай без истерики, без трогательных этих воспоминаний. Нужно с Левченко поговорить. Вот и все.
Кирилл. Нет. С Левченко я говорить не буду.
Борис. Ты понимаешь, чем я рискую?
Кирилл. Понимаю.
Борис. Тем не менее отказываешь?..
Кирилл. Я с Левченко говорить не буду. Язык не повернется.
Борис. И все это у тебя называется дружбой?
Борис направляется к выходу, останавливается в дверях.
Борис. Не думал я тогда... На сопке... Когда волочил ты меня раненого, под огнем, на собственной спине, что пройдет три года, и ты... Кирилл, ведь мы с тобой из одного котелка фронтовую кашу хлебали...
Кирилл. Да. Вместе со мной. И вместе с тем инвалидом, которого ты сейчас к вокзалу переселяешь! Может, ты с ним тоже из одного котелка фронтовую кашу хлебал? Ты подумал об этом? А теперь — ну его к черту? Не до него! Эту дружбу ты забыл? Нет, не говори мне о прошлом! Ты не имеешь права о нем говорить. Ты оскорбляешь память Бориса Севастьянова... Не этого, который сейчас передо мной стоит в туфлях на каучуковой подошве, а того — в пропотевшей гимнастерке и кирзовых сапогах... Его нет сейчас... Ты слышишь? Нет того старшего лейтенанта, с которым я ползал под огнем.
Борис. Так дружбе нашей, значит, конец?
Кирилл. Не нужна такая дружба... Иди... И помни — выход у тебя сейчас только один. Поймешь, найдешь в себе мужество признать все — человеком останешься, не поймешь... Ну что ж, пеняй на себя...

Борис уходит. Вбегает из сада Женя с букетом цветов.

Женя. А где Борис? (Кирилл молчит). Куда Борис делся?
Кирилл. Ушел.
Женя. Совсем?
Кирилл (подходит к жене, обнимает ее за плечи). Не знаю... Может, еще и вернется.

Занавес.

---

Над чем работают писатели

«Литературная газета», 2 ноября 1949, № 88 (2575), С. 3

Стр. 3

---

Лунгин Семён «Тени на асфальте»

Виктор Некрасов «Вишневский»