Главная Софья Мотовилова Виктор Кондырев Александр Немец Благодарности Контакты


Биография
Адреса
Хроника жизни
Семья
Произведения
Библиография
1941—1945
Сталинград
Бабий Яр
«Турист с тросточкой»
Дом Турбиных
«Радио Свобода»
Письма
Документы
Фотографии
Рисунки
Экранизации
Инсценировки
Аудио
Видеоканал
Воспоминания
Круг друзей ВПН: именной указатель
Похороны ВПН
Могила ВПН
Могилы близких
Память
Стихи о ВПН
Статьи о ВПН
Фильмы о ВПН
ВПН в изобр. искусстве
ВПН с улыбкой
Поддержите сайт


Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

Владимир Киселев

Киселев Владимир Леонтьевич (3 мая 1922, Киев — 26 февраля 1995, там же) — писатель, журналист. Член Союза писателей СССР (c 1955).

Отец поэта Леонида Киселёва (21 сентября 1946, Киев — 19 октября 1968, там же) и писателя, журналиста Сергея Киселёва (5 февраля 1954, Киев — 11 декабря 2006, там же).

Воспитывался в детском доме, в конце 1930-х годов поступил в Киевский театральный институт. Учебу прервала Великая Отечественная война.

После первого ранения прошел сокращенный курс обучения в Грозненском военно-пехотном училище.
Командовал миномётной батареей на Сталинградском фронте, где был тяжело ранен и контужен.
Совсем молодым стал инвалидом второй группы с осколком в груди. Награжден орденами и медалями.

В 1946—1948 гг. учился в Киевском институте театрального искусства.

Публиковаться начал с 1941 года.

Работал в газетах «На будові газопроводу», «Радянська Україна», в 1954—1964 гг. возглавлял корреспондентский пункт «Литературной газеты» по Украине.

В 1965—1972 гг. — главный редактор ежегодника «Україна. Наука і культура».

Дружил с писателем Виктором Платоновичем Некрасовым, из-за эмиграции которого во Францию, у В. Л. Киселёва одно время были определенные трудности с изданием произведений.

Автор повести «Большие заботы» (1954), сборника очерков «Хорошее настроение» (1958), романов «Человек может» (1960), «Воры в доме» (1963, переведен на немецкий язык), «Веселый роман» (1972).

Для детей среднего и старшего возраста им написаны повесть «Девочка и птицелёт» (1966, действия происходят в Киеве, переведена на японский язык) и роман «Любовь и картошка» (1979), пользующиеся популярностью у юных читателей.

В его багаже есть также и несколько фантастических рассказов: «Европейский сонник» (1986), «Атомное предостережение» (1987) и др.

Загадка инопланетян

«О Викторе Некрасове. Воспоминания (Человек, воин, писатель)». — К. : Український письменник. 1992, стр. 157—160

— Так у тебя в самом деле нет письменного стола? Где же ты создаешь свои бессмертные романы и повести?
— На коленке. На папке для бумаг.
— И никогда в жизни так и не было письменного стола? — еще больше удивился Виктор Некрасов.
— Ну почему же? Был стол. Хороший, дубовый. С маркетри. Скорее всего ясень пошел на рисунок но дубу. Но мы пошли в кино всем семейством, а Зоя Ефимовна оставила включенный утюг. И когда вернулись, увидели, что утюг вместе с никелированной подставкой лежит в ящике стола, в комнате невозможный запах горелого дуба, а кот — у нас был тогда черный кот Минус, хотя фактически это была кошка, забился в угол и перепуганно наблюдает за первым в его жизни пожаром.
— И что ж вы сделали?
— Налили в прогоревший ящик немного воды, вынули все из других ящиков, а когда стало потемней, мы с Леней взяли стол с двух сторон, вынесли его во двор и поставили недалеко от черного хода.
— Вот дураки. Кто же его забрал? Отремонтировать этот ваш маркетри можно было за полчаса. Выпил же кто-то за твое здоровье! Значит, этот эпизод в «Девочке и птицелете» ты взял прямо из жизни? Горячим?
На следующий день Виктор Платонович Некрасов пришел ко мне вечером в непривычное время, около семи часов. По дороге он немного задержался на кухне, где слегка «попарлекал» по-французски с Еленой Семеновной — жениной теткой, а потом вошел ко мне и объявил:
— Решил я тебе подарок сделать. Новый стол. Что за писатель без стола?
— Да ты же сам пишешь на коленке.
— Ты со мной не равняйся. У меня стол ого-го. Восемнадцатый век. Франция. Вандея. Еще отцовский. Короче, стол у тебя будет.
— Не надо, Вика,— искренне взмолился я.— Ну, пожалуйста, не надо. Очень прошу. Тесно у меня. Он мне мешать будет.
— Ничего,— сказал Вика.— Хороший стол не может помешать дельному писателю. Вот, держи.
Он развернул пакет, который до тех пор держал под мышкой. Там лежала белая доска из пенопласта величиной с папку и толщиной в сантиметр.
— Я проверил. Ничего не весит, на коленях лежит удобно, и на диванной подушке помещается. В общем — идеал писателя. Считай, что я тебе обставил кабинет.
— Спасибо,— сказал я, успокаиваясь.
— Но к такому роскошному столу нужна и картина роскошная. Не все твои «штучки-дрючки». Нужен шедевр, неповторимый по технике и вечный по теме.
Вика развернул то, что оставалось в пакете. Это была небольшая картина. Очень хорошая. В самом деле — шедевр. На картоне акварелью и гуашью, подсвеченными карандашом, были изображены какие-то загадочные существа. Трое. Вроде бы люди, а вроде и не люди. Губы какие-то жабьи, а глаза выразительные и умные. Тела очень красивые. Все они — в странном танце. У голой женщины в руке три полевые лилии.
— Как ты думаешь, что это? — спросил Вика.— Чья работа? Только давай сразу договоримся — без твоих шуточек. Это — оригинал.
Я, что называется, опупел.
— Неужто Матисс?
— Бери выше.
— Выше не бывает... А в самом деле, кто это? Судя во отработке фигур, это мог бы быть даже Гоген. Но и желтый цвет, и черный колеблющийся мрак вокруг изображения мог бы оказаться и кисти Сезанна... Хватит меня морочить. Скажи, кто это в самом деле? Где это выставлялось? Где приобретено?
— Ладно, скажу. Не поверишь, но это — я. На архитектурном все — несостоявшиеся художники.
— Где же ты нашел это теперь?
— Мама сохранила. — Ну, Вика,— сказал я в совершенном восторге.— Подарки же у тебя! Понимаешь ты — пройдет десяток-другой лет, и работа эта, проданная Леней, а может, уже и Сережей, в нью-йоркскую галерею нового искусства... А скорее всего, даже не Гугенхейму, а прямо в Лувр, будет привлекать знатоков со всех концов мира.
— Сколько же они за нее возьмут? — оценивающе посмотрел Виктор Платонович на свою работу.
— Ну, думаю, меньше чем за 25 тысяч долларов не уступят.
— Двадцать пять? — обиделся Вика.— Да они, сукины сыны, полмиллиона слупят и не поперхнутся.
— Для нас с тобой неважно,— сказал я,— как это называется. А для продавцов и покупателей это имеет значение. Как же это называется?
— А что, само изображение не подсказывает названия?
— Нет.
— Тогда назовем «Инопланетяне».
— Хорошо,— согласился а.— Но что они там делают? Что это за танец?
— Спросил бы что-нибудь полегче. Ты что думаешь, я помню? Танцуют, по-моему.
— Но была же у тебя какая-то идея, когда ты это писал? Замысел какой-то?
— Не помню. Чего не помню — того не помню.
Небольшая эта картина висит справа при входе в мою комнату. Там на стенах, несмотря на критические замечания Виктора Платоновича Некрасова, висят не только «штучки-дрючки». Там есть прекрасное «Ню» Н. Глущенко, и хватающая за сердце церковь святого Николая в Новгороде-Северском работы Аси Файнерман, и такая пастель Бориса Рапопорта — «Девочка во ржи», что при взгляде ня эту работу у тебя появляется мысль, которую лучше скрыть от самого себя: может, техника пастели была создана специально для того, чтобы Борис Рапопорт мог написать эту свою небольшую картину. Есть там и неожиданно смелая акварель покойного Гриши Гавриленко «В очереди за яблоком». Три городские потаскушки стоят в очереди перед деревом. С ветки свешивается змий и отпускает им яблоки. А дальше, между деревьев, расплывчатые фигуры тех женщин и мужчин, кто «отоварился».
В общем, немало здесь «штучек-дрючек», заслуживающих внимания. И все же каждый, кто у меня побывал, серьезные знатоки и случайные аматоры, непременно останавливаются перед «Инопланетянами» и расспрашиивают: чья работа, что изображено.
Чья работа — нам уже известно. А вот что изображено?.. Я долго думал над этим. Может, целый год. Нет, нельзя сказать, что я целый год не выпускал этого из головы. Выпускал. И снова возвращался. И в конце концов пришел к выводу, который совсем уже было собрался отправить Вике в Париж. Да не поспел. Помер он.
А вывод мой был таков: это изображение праздника в бойлерной ЖЭКа 105. В этом доме жил Вика. Празднуют Новый 2000 год. И никакие это не инопланетяне, а наши родные советские граждане.
Эх, думал я, зачем нам искать каких-то инопланетян. Виктор Некрасов и сам был инопланетянином. Он был впереди нас, лучше нас, добрее и умнее. И обладал той особой способностью, по которой сразу, с ходу узнаешь любого инопланетянина. Он обладал способностью замечать наши нелепости, наши глупости, мерзости и не соглашаться с тем, что в действительности так и нужно. Он обладал способностью видеть правду, как бы ни закрывали ему глаза и что бы ему ни врали. Ну да вы сами знаете, как это заведено у инопланетян. Может, и морды у инопланетян на картине несколько странные для непривычного взгляда. Губы какие-то вытянутые у них. От поцелуев. От любви.
Как бы то ни было, а горько мне думать, что вот погубили мы еще одного инопланетянина, который для нашей цивилизации нужнее тысячи ракет и десяти миллионов передовых статей. Опять будем ходить в бойлерную и потихоньку выспрашивать: «Ребята, не найдется ли у вас где-нибудь инопланетянина? Хоть завалященького? Хоть на время?» А там, из преисподней, из клубящегося ледяного мрака перебоев в снабжении горячей водой, посмотрят сердито и скажут: «Где мы его вам возьмем? Своих, дураки, берегите».
Виктор Некрасов!
Живой, ловкий, стремительный. С той стеснительной улыбкой, которая не давала ему носить шляпу. Нельзя при такой улыбке ходить в шляпе.

Киев, 1989.

2014—2024 © Международный интернет-проект «Сайт памяти Виктора Некрасова»
При полном или частичном использовании материалов ссылка на
www.nekrassov-viktor.com обязательна.
© Viсtor Kondyrev Фотоматериалы для проекта любезно переданы В. Л. Кондыревым.
Flag Counter