Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове
Григорий Кипнис
Кипнис Григорий Иосифович (литературный псевдоним К. Григорьев; 12 июня 1923, Киев — 13 октября 1995, там же) — журналист, писатель, переводчик. Член Союза писателей СССР с 1974 года.
Участник Великой Отечественной войны.
Начал печататься с конца 1940-х годов.
В 1951 году экстерном окончил филологический факультет Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко.
С 1952 по 1955 год работал в газетах «Киевская правда» и «Юный ленинец».
С 1956 года — собственный корреспондент, а затем и заведующий корреспондентским пунктом «Литературной газеты» (Москва) по Украине.
Писал на русском языке, переводил произведения украинских писателей на русский язык (среди них М. Бажан, О. Гончар, Е. Гуцало, А. Димаров, П. Загребельный, Л. Первомайский, Ю. Мушкетик, Ю. Щербак и др.).
В гостях у Шломо, друга Виктора Некрасова
Народы. Люди. Судьбы
Он до сих пор живет и трудится в кибуце, одним из основателей которого был еще в конце двадцатых годов. Довольно далеко от моря, Тель-Авива и других больших городов, по израильским измерениям — совсем на другом конце страны. Здесь в тихом и не очень богатом природой Сде-Нахуме, в деревянном домике Шломо Эвен-Шошана царит какой-то творческий дух, напоминающий обители древних Мастеров и Мыслителей.
Высокую степень духовности ощущаешь, едва переступив порог... — так и хочется сказать — «хаты». На самодельных полках уйма книг. На стенах много интереснейших фотографий. Теснятся толстые книги, громоздятся папки с записями. Последние полвека отданы литературному труду.
Его фамилия — я убедился в первый день приезда в Израиль — известна каждому грамотному израильтянину. Как русскому человеку фамилия Владимира Даля или украинцу — Бориса Гринченко. Известна, в первую очередь, благодаря его старшему брату Аврааму — составителю классического «Нового словаря» иврита, ставшего буквально настольной книгой всех, кто изучает этот древний язык. Говорят что, настольной книгой стала также и его «Новая конкорданция» к Библии, изданная лет десять назад, незадолго до кончины автора, члена Академии языка иврит, лауреата самых престижных литературных премий Израиля.
И сам Шломо, один из старейших израильских эссеистов, редакторов и переводчиков, широко известен в стране. Ему 84 года, однако он еще пребывает в достаточно хорошей творческой форме. Совсем недавно, например, закончил перевод на иврит поэмы Андрея Вознесенского «Ров».
Шломо Эвен-Шошан
А, скажем, знаменитый симоновский лирический сборник «С тобой и без тебя» перевел и издал на иврите еще во время второй мировой войны. А «Бабий яр» Евгения Евтушенко — уже после того, как стихотворение было напечатано в «Литгазете» в сентябре 1961 года. Еще двумя годами раньше — тоже через «Литературку» — познакомился с известной статьей В. Некрасова «Почему это не сделано?», впервые поднявшей больные проблемы Бабьего яра.
Шломо переводил хороших русских поэтов и прозаиков, в том числе таких, как Аксенов, Ахмадулина, Бек, Вигдорова. Тендрякова и другие, но интерес к трагедии Бабьего яра был у него совершенно особый. Собственно, именно эта тема послужила причиной его личного знакомства с Некрасовым, Евгением Евтушенко и Анатолием Кузнецовым (уроженцем Киева и автором нашумевшего в свое время романа «Бабий яр»), а также явилась стимулом для туристической поездки в Советский Союз еще в ту пору, когда это было не то, что возможно, но даже весьма и весьма рискованно. Израиль являлся тогда едва ли не главным империалистическим агрессором и вообще злостным очагом сионизма, отношения между нашими странами были до предела напряженными, общаться с иностранцами «оттуда» считалось делом неблаговидным, антипатриотическим и политически как-то подозрительным. Но Некрасов несмотря на свои тогдашние неприятности радушно принял незнакомого гостя у себя дома в Киевском пассаже, несколько часов они беседовали, не предполагая, что это уже начало дружбы, которая растянется на многие годы, вплоть до кончины автора «В окопах Сталинграда».
Встреча произошла в апреле 1963 года. За месяц до нее Хрущев «раздолбал» некрасовский очерк «По обе стороны океана». По словам самого Некрасова, «...с его легкой руки меня стали клеймить позором с трибун пониже, на собраниях, в газетах, завели персональное партийное дело и вынесли строгий выговор за то, что в Америке я увидел не только трущобы и очереди безработных с похлебкой. Само собой разумеется, печатать меня перестали...»
Именно в такое «неподходящее время» появился в Киеве нежданный гость из Израиля, что однако не помешало Виктору Платоновичу не только принять его, но и завязать переписку. Первое письмо датировано 12 июля 1963 года:
«Дорогой Шломо! Мне переслали из Киева Ваше письмо, которое меня очень обрадовало и тронуло. Спасибо за память, внимание, высланные книги. Рад, что Вы остались довольны своей поездкой в Советский Союз, что повстречали интересных людей. Мы с Исааком Григорьевичем (одним из ближайших друзей Некрасова еще со студенческих лет И. Г. Пятигорским — примечание автора) тоже с удовольствием и теплом вспоминаем вечер, проведенный вместе с Вами. Такие встречи бывают нечасто и тем приятнее, что они оставляют по себе хорошее воспоминание...»
Хочу привести здесь еще и последнюю некрасовскую весточку — она уже из Парижа. От первого письма ее отделяют ровно 20 лет. Это открытка:
«13.1.84. Дорогой Шломо! Спасибо за поздравление! Не забываете... С запозданием и Вас поздравляю. Не собираетесь ли в Европу? Всегда рад буду Вас увидеть. Обнимаю! В. Некрасов».
А ниже, уже под подписью, маленькая приписка:
«А это — на память о Киеве, где мы с Вами впервые встретились...».
Да, вот, пожалуйста, еще одно свидетельство привязанности и любви писателя к родному городу: эта киевская открытка с видом на Мариинский дворец была, очевидно, вывезена им в эмиграцию и бережно-ностальгически хранилась у него в Париже десять долгих лет...
Всего у Шломо набралось около двух десятков некрасовских писем и открыток, а кроме того они за это время встречались еще дважды. Нужно заметить, что, оказавшись во Франции, Некрасов, наконец, осуществил свою давнюю мечту и объездил более чем полсвета, побывав, если не ошибаюсь, на всех континентах. Но две ранние поездки были для него особенно важны. В 197S году в Канаде он был гостем местной украинской общины. 8 сентябре 1976 года впервые посетил Израиль. Его приезд был приурочен к 35-й годовщине трагедии в Бабьем яру. Приехал он по приглашению группы молодых киевлян-репатриантов, которые и организовали необычное торжественно траурное собрание далеко от места события — на Голанских высотах возле озера Киннерет.
Вот как об этом пишет Шломо Эвен-Шошан:
«...На торжественно-траурной церемонии выступает Виктор Некрасов. Я нахожусь среди публики и гляжу на человека, образ которого будоражит мое сердце с апреля 1963 года, когда мы с ним познакомились в Киеве. Мог ли я подумать, что наша вторая встреча произойдет спустя почти 14 лет в Израиле, на Голанских высотах! И я вспомнил, как тогда, в Киеве, он помог мне найти и посетить Бабий яр в то время, как экскурсоводы Интуриста всячески отговаривали меня от этого. Я не киевлянин и не бывший житель пригорода Киева и все же много уже лет душевно связан с мучениками Бабьего яра, как все, собравшиеся здесь, на высотах Альмагора...»
Виктор Некрасов и Шломо Эвен-Шошан, Хайфа (Израиль), апрель-май 1981
Виктор Некрасов, неопознанная пара, Шломо Эвен Шошан, Хайфа, Израиль, 1981
А сам Виктор Платонович вспоминает об этом в своем большом эссе «Взгляд и нечто», написанном в том же 1976 году и впервые напечатанном в эмигрантском журнале «Континент»:
«...Я сижу на камнях, кругом кустарник, маслины. Передо мной чуть пониже, полукругом люди. Человек пятьсот-шестьсот... За моей спиной развевается знамя с голубыми полосами на белом фоне, то самое, с шестиконечной звездой, которое в «Правде» всегда изображается в руках хищного, алчного, в каске негодяя с крючковатым носом. Агрессор, мать его за ногу...
И, стоя под ним, не моим, я вспоминал то, мое, красное, перед которым стоял на коленях, когда 284-я стрелковая дивизия наша стала именоваться 79-й гвардейской...
...Пели молитву. Тоже чужую, непонятную мне, как и многое в этой стране. И горы окружали меня чужие, невысокие, складчатые, сухие над вечерним озером. Но себя я не чувствовал чужим. За те немногие дни, что я пробыл в этой маленькой, изрезанной границами, окруженной врагами, обуреваемой страстями, верной чуждым мне традициям стране, я понял, что я ей не чужой, как и то, что она близка мне. Чем же! Чем может быть близка мне страна, язык которой я никогда не выучу, религиозный уклад которой мне далек и мирты не похожи на березы?..
...Упаси Бог, не мне судить, хорошо или плохо жить в Израиле. Я был гостем, мне было хорошо. И друзья мои, бывшие киевляне и москвичи, живут в общем сносно, не жалуются (впрочем, конечно, жалуются, кто в мире на что-нибудь да не жалуется...), но, конечно, кому-то в Израиле плохо. Арабам? Не заметил. Житомирским парикмахерам? Возможно. Но кому-то плохо. Да и бюрократия в этой стране не лучше, чем в других. И даже кто-то взятки берет. Но есть в ней, в этой стране, главное. Все (ну не все, почти все, большинство) знают, что они сработают для СВОЕЙ страны. Что ей сейчас нелегко и что все силы надо отдать ей, СВОЕЙ стране. А в родном нашем Союзе мы не знали, кому мы отдаем свои силы — партии, Брежневу, Кубе, Анголе?..»
Любопытно, что через несколько страниц эссе автор с такой же подкупающей искренностью пишет о своей любви к Украине:
«...На Украине я прожил всю жизнь. К родился, и учился, и влюблялся (самой красивой, кстати, была чистейшей воды украинка Наталка) и воевал, и первый танк увидел на берегу Оскола, а ранен был на Донце... И если в детстве не очень любил Нечуй-Левицкого, то потому же, почему и Тургенева, — их обоих «проходили»... А Украину люблю, потому что люблю Украину (бедный Сосюра, как ему досталось за это, за его «Любить Україну»)...»
Потом как бы подытожит: «Поговорили о евреях, русских, украинцах...» В израильской печати в те две недели Некрасова часто называли «другом еврейского народа». Вполне заслуженно, по-моему. Но мне хочется процитировать здесь размышления на сей счет Шломо Эвен-Шошана из статьи, написанной им еще при жизни писателя в 1981 году, к 70-летнему юбилею Виктора:
«...Еврейский народ испытывает чувство горячей признательности к человеку, который искренне любит сынов Израиля. Любовь эта не только бескорыстна, но и самоотверженна, жертвенна, ибо навлекла на него массу неприятностей, сделала его жизнь в России невыносимой... Любовь Некрасова — не филосемитское чудачество, не каприз, и она ни в чем не противоречит русско-украинскому происхождению и мировоззрению писателя. Это — проявление универсального гуманизма, любви к человеку, созданному по образу и подобию Божьему. Отсюда признание прав всех народов, в том числе и еврейского, на национальную честь, на развитие своей самобытной культуры и сохранения наследия предков...».
Эти проникновенные слава Шломо писал после второго приезда Некрасова в Израиль, весной 1981 года. Они тогда снова встретились, на этот раз в Хайфе. Увы, та третья по счету встреча оказалась последней. Когда Некрасов умер в Париже, какая-то незнакомая израильтянка, постоянная читательница Эвен-Шошана, позвонила ему в кибуц и выразила свое соболезнование...
Вот, собственно, вкратце история дружбы двух замечательных людей. Как она «дошла» до меня? Тут цепочка, как нередко бывает в подобных случаях, оказалась одновременно и замысловатой, и предельно простой. Читатель легко поймет это из моего первого письма к Шломо: «Уважаемый коллега! — писал я ему 28 марта 1993 года. — Думаю, что имею право так к Вам обратиться, поскольку, как и Вы, постоянно занимаюсь публицистикой, а кроме того (опять же, как и Вы) — переводами художественной литературы, правда, с украинского языка на русский. Пишу я Вам после того, как мой друг, посол Украины в Израиле Юрий Щербак передал мне одно, а потом и второе письмо от нашей бывшей землячки Зинаиды Финкельберг-Тверской. С удовольствием узнал из ее писем, что вы дружили с Виктором Некрасовым (это нас тоже сближает), что у Вас сохранились его письма, статьи, книги и т.д. Все это, естественно, необходимо сохранить на будущее, и в настоящее время для решения такой проблемы появились реальные возможности...»
Далее я написал о том, что в Киеве открыт в Центральном государственном архиве-музее литературы и искусства Украины (ЦГАМЛИУ) Фонд В. Некрасова, который мы стараемся постоянно пополнять. Рассказал о работе Комиссии Союза писателей Украины по литнаследию Некрасова, о том, как в последние годы чтут его память — мемориальная доска на доме в Пассаже, книга воспоминаний о нем, однотомник избранных произведений, кинофильм о нем и т. д. В ходе нашей переписки Шломо выразил согласие передать некрасовские материалы на родину писателя. Я привез ему официальное письмо от председателя Национальной комиссии по вопросам возвращения в Украину культурных ценностей при Кабинете министров Александра Федорука, в котором, в частности, говорится: «Многоуважаемый господин Шломо Эвен-Шошан! Киевский писатель и журналист Григорий Кипнис, который активно сотрудничает с Национальной комиссией и в прошлом году привез из Парижа часть некрасовского литературного архива, сообщил нам, что ведет с Вами переписку, связанную с Вашим общим другом, замечательным киевским писателем Виктором Некрасовым. Нам также стало известно о Вашем любезном согласии передать некрасовские материалы в его киевский фонд. С признательностью готовы принять у Вас этот дар... Заранее благодарим Вас за благородный и дружеский акт и желаем Вам здоровья!»
И вот я увожу из кибуца Сде-Нахум дорогие для нас бумаги. Это, во-первых, пачка писем в ксерокопиях. Несколько некрасовских изданий: сборник рассказов, изданный а Москве в 1961 году; рассказ «Персональное дело коммуниста Юфы», напечатанный по-русски в израильском журнале «Время и мы» в 1976 году; повесть «Кира Георгиевна» на иврите и др. Произведения самого Эвен-Шошана на языке оригинала, его воспоминания о писателях и книгах, рассказ о поездке «Двадцать дней в Советском Союзе», статьи о Некрасове — на иврите и русском. Газетные и журнальные публикации самого Некрасова, в том числе, например, рассказ «Сталин в пижаме» на русском (израильский еженедельник «Круг» №№ 532, 533, 534 за 1987 год)... И т. д. и т. п.
Нужно отдать должное Эвен-Шошану: несколько месяцев у него ушло на то, чтобы подготовить архив к передаче и снабдить материалы комментариями, особенно необходимыми для непонятных нам публикаций на иврите.
Есть среди привезенных материалов один большой лист с двумя газетными вырезками и комментарием, которые, меня очень тронули. История это давняя. В 1961 году В. Некрасов и кинорежиссер Р. Нахманович (оператор Нина Степаненко) создали документальную картину о героях минувшей войны, но не прославленных и именитых (таких фильмов было много), а о почти никому неведомых — в этом и была суть некрасовской идеи. Так сказать, восстановление справедливости — никто не забыт... Авторы предварительно просмотрели тысячи метров фронтовой кинолетописи. Отобрали несколько ярких эпизодов. Разыскали кое-кого из солдат и сержантов, запечатленных фронтовыми кинодокументалистами. Проследили их дальнейшую судьбу. Так родился фильм «Неизвестному солдату».
Однако за пределами фильма остались интересные кадры о санинструкторе Елене Ковальчук. Оператор заснял ее на передовой в июне 1943 года. К тому времени на счету девушки было несколько сот раненых, вынесенных с поля боя. До войны, судя по архивной карточке, Лена работала дамским парикмахером в Киеве. Очень заманчивая история, но все попытки киногруппы найти дальнейшие следы Лены не увенчались успехом.
Зная во всех подробностях об этих поисках, я по просьбе Некрасова написал статью в журнал «Советский экран» под названием «Ищем Лену Ковальчук». Неожиданно в редакцию хлынул поток писем от однополчан и знакомых Лены с подробностями ее боевой биографии, ее фронтовой жизни и трагической гибели. И тогда родился новый трогательный фильм-документ «Жил человек...» — по литературному сценарию Виктора Некрасова в постановке режиссеров Рафаила Нахмановича и Гелия Снегирева...
Рассказанное выше я описал в репортаже «История одной киноленты» и опубликовал в «Литгазете» 13 марта 1965 года под своим тогдашним псевдонимом К. Григорьев. Далее цитирую комментарий Эвен-Шошана: «Эта вырезанная мною из «Литгазеты» корреспонденция пролежала нетронутой в каком-то конверте почти три десятилетия. Лишь в 1992 году, через пять лет после смерти писателя, охотно откликнувшись на предложение Григория Кипниса переслать мои некрасовские материалы в киевский фонд, я вдруг смекнул, что совсем незнакомый мне К. Григорьев является уже знакомым и близким мне Г. Кипнисом...»
Рядом с этой вырезкой Шломо наклеил еще одну мою корреспонденцию из «ЛГ», но совсем недавнюю и подписанную моей истинной фамилией (к псевдониму К. Григорьев я вынужден был прибегнуть в начале 50-х годов, когда посадили моего отца). Корреспонденция называлась «Тридцать лет спустя» (с подзаголовком — «Как Виктор Некрасов пытался вступиться за Андрея Вознесенского») и вышла 26 мая прошлого года. Ее переслал Эвен-Шошану израильский писатель и переводчик с иврита на русский А. Белов (псевдоним Элинсона), который (опять цитирую шломовский комментарий) «...знал о моем причастии к Некрасову и Вознесенскому», но понятия не имел о том, что и автор корреспонденции Григорий Кипнис уже состоит со мной в дружеской переписке. Вот, кстати, и цитата из его, Григория, письма: «...Я еще раз убедился в том, что Вика не только при жизни умел связывать хороших людей, но и после смерти как бы продолжает эту свою благородную миссию. Удивительный он все-таки человек, наш друг Виктор Платонович!»...
Вот такие неожиданные переплетения... А что касается псевдонимов о которых тут попутно заходила речь, то должен сказать, что настоящая Шломина фамилия — Розенштейн, но, переехав в 20-х годах в Палестину, он вслед за старшим братом изменил фамилию на Эвен-Шошан. Когда об этом узнал их отец — учитель и литератор, живший тогда а Минске, он написал сыну: «Будь тверд, как камень (Эвен), и цвети, как роза (Шошан). Это мое благословение тебе в связи с изменением фамилии. В действительности это даже не изменение. На заре своей молодости я всегда так подписывался. И да будут благословенны мои сыновья, вернувшие мне мой древний венец...»
И да будет благословен Шломо Эвен-Шошан, добавим мы от себя, благородный человек, передавший в Киев материалы, связанные с жизнью и творчеством дорогого нашего земляка Виктора Платоновича Некрасова.
Григорий КИПНИС,
Собственный корреспондент «Литературной газеты» — специально для «Правды Украины».
Сде-Нахум (Израиль) — Киев.
Письма В. П. Некрасова к Шломо Эвен-Шошану (1963—1983)
Рахлин Феликс «Дело всей жизни» (К 100-летию со дня рождения израильского литературного переводчика с русского и идиша на иврит Шломо Эвен-Шошана, друга Виктора Некрасова) (2011)
Григорий Кипнис «И только правду...»
Виктор Некрасов «История одного поиска» (Литературный сценарий документального фильма «Жил человек...», в сокращенном виде)
Григорий Кипнис «О Гелии Снегиреве, напугавшем самого Андропова»
Григорий Кипнис «Как приезжал к нам Джон Стейнбек»
Григорий Кипнис «Шевалье де Бражелон»
Григорий Кипнис «Автограф для истории»
Григорий Кипнис «Прошлое не вычеркнешь: слишком много жизней и крови оно стоило»
Война и мир Григория Кипниса